…Сейчас Хит лежит в постели рядом с ней, одетый только в трусы-боксеры, одной рукой обнимая Элинор за талию. Середина дня. В комнате холодно даже при наглухо закрытых окнах, но там, где их кожа соприкасается, тепло. И хотя Элинор наслаждается уютом этих зимних дней, читая у открытого камина, или прижимаясь к Хиту под толстым ворсистым одеялом, или прогуливаясь с братом по обледенелой земле, она устала от белого, как облака, неба и темных ночей. Она скучает по лету, по бескрайней синеве над головой и сочной зелени под ногами. По теплым ленивым утрам, проведенным в огромной кровати брата, по свету, льющемуся в большие окна. По пикникам на лужайке. По дням, когда брат плавает в пруду, а она смотрит на него и никак не наберется храбрости присоединиться. По вечерам, проведенным за бутылкой шампанского, слушанием пластинок и за танцами босиком в столовой перед сном.
Хит притягивает ее ближе к себе. Элинор улыбается, чувствуя себя желанной. Ей есть к кому прильнуть, даже если в это время он блуждает в своих снах. Стараясь не разбудить брата, она переворачивается на другой бок, чтобы посмотреть в красивое спящее лицо, и чувствует прилив любви к нему. В конце концов он начинает ворочаться. Глубокое ровное дыхание становится поверхностным, когда он выныривает из глубин беспамятства.
– Сколько времени? – бормочет Хит, уткнувшись ей в плечо.
Элинор смотрит на часы у кровати:
– Полдень.
Он стонет.
Дядя Роберт вернется завтра, с булавкой наготове, чтобы проткнуть пузырь их счастья, надутый с понедельника по пятницу.
– Остался только один день свободы, – говорит Хит.
В основном они живут в Ледбери-холл одни. Дядя Роберт работает в Лондоне, а это слишком далеко, чтобы ездить оттуда ежедневно. Поместье не принадлежит ему, так что дядя не может его продать. К тому же он никогда не откажется от фармацевтической компании, на создание которой потратил годы. Так что всю неделю он живет в городской квартире, возвращаясь сюда только на выходные.
– По крайней мере, он уедет утром в понедельник, – успокаивает брата Элинор. – Правда, я хотела бы, чтобы он вообще не приезжал.
– Остался год, – Хит приподнимается на локтях.
Через год Элинор исполнится восемнадцать – слишком мало, чтобы заявить о праве на наследство. Но Хиту будет двадцать один, он станет владельцем своей половины Ледбери-холла, и состояние их матери по закону перейдет к нему. До тех пор всё это доверено дяде Роберту. Брата с сестрой это злит. Ледбери-холл и земля принадлежат семье их матери больше ста лет. Поскольку Ледбери были состоятельными людьми, их отец Николас Брент загорелся желанием взять фамилию жены. Дядя Роберт не Ледбери, он Брент. Брат отца. Поместье должно принадлежать им. Только им.
– Если только дядя Роберт не прикончит нас, как наших родителей, – усмехается Хит.
По телу Элинор бегут мурашки, она садится и смотрит на брата презрительным взглядом:
– Не говори так. Он их не убивал.
Она всегда так отвечает. Элинор повторяла это столько раз и каждый раз сомневалась в правдивости своих слов. Но это успокаивает брата. Она должна его успокоить. Она не хочет раздувать пламя ненависти к дяде Роберту. Она боится, что пожар выйдет из-под контроля. Лесной пожар, бушующий на засушливых равнинах до тех пор, пока не останется ничего – только обгоревшие черные дымящиеся угли.
– Он был с ними. И это он предложил прокатиться на яхте. Как получилось, что он выжил, а они нет?
