– это успокаивает. Я жду. Колено Оскара прижимается к моему. Он что-то шепчет на ухо, тихо и успокаивающе. Я сосредоточиваюсь на кувшине охряного цвета на серванте из слоновой кости.
В дверях возникает молочно-белое лицо матери с округлившимися водянисто-серыми глазами, светлорыжие пряди выбиваются из конского хвоста. Она отходит в сторону, чтобы пропавшая сестра предстала передо мной во всем золотистом сиянии.
Передо мной стройная женщина. На ней рубашка оверсайз в красно-синюю клетку – слишком широкая в плечах и талии – поверх черных легинсов. Растрепанные светлые волосы до пояса собраны в узел. Я узнаю ее, как припоминаешь члена семьи, которого видишь только на свадьбах и похоронах: смутно и вместе с тем отчетливо. Я вижу в этой женщине черты той девочки, которую любила. В ее лице в форме сердца и в луке Купидона[11]. В высоких скулах и ямочках на щеках. В длинных ресницах и блестящих голубых глазах. И только ее взгляд мне незнаком. Дикий и слишком спокойный. Расчетливый и отсутствующий. Испуганный и нетерпеливый.
Я не могу вспомнить ее голос. Я никогда не хотела забывать его, но воспоминание о нем исчезло, сошло на нет, словно синяк. И я не могу вернуть его к жизни. Я пытаюсь придумать, что бы такое сказать – значительное и глубокомысленное. Но слова теряются, тают на языке сахарной ватой и, так и не успев оформиться, исчезают как сахарная пудра.
– Кейтлин? – зовет женщина. Оливия. У нее уверенный серебристый голос, похожий на летний дождь. Я ждала, что она скажет «Китти-Кейт» – так меня называла только сестра. И все же в горле встает плотный твердый ком. Я делаю глубокий вдох.
– Кейтлин? – снова произносит она, делая шаг навстречу.
Я смотрю в ее голубые глаза. Те самые, которые всегда наводили мысли о ледниковых озерах и летнем небе, незабудках и лепестках колокольчиков. Я вижу в них что-то знакомое, сестринское, и меня охватывает спокойствие. Как бальзам на ожог.
Я киваю.
Женщина пересекает комнату, обнимает меня длинными тонкими руками. От нее пахнет мужским одеколоном.
– Я скучала по тебе, Кейтлин, – шепчет она, уткнувшись мне в волосы, и меня пронзает рикошетом неясное предчувствие. Но я не успеваю ничего понять, а женщина произносит:
– Я так сильно по тебе скучала.
Я обнимаю ее:
– Я тоже.
Брат – та ось, вокруг которого вращается жизнь Элинор. Центр ее вселенной. А может, и вся вселенная. Девушка мало знает о мире за пределами Ледбери-холла. Это ее дом, сколько она себя помнит, и она редко покидает просторные угодья. Когда на улице дождь или слишком холодно, Элинор прячется в библиотеке. Там пахнет крепким кофе, кожаными переплетами и мудростью. После спальни брата это ее любимая комната. Красота здесь повсюду: в панелях из красного дерева и огромных арочных окнах; в каменном камине и уставленных книгами полках от пола до потолка со скрипучей вращающейся лестницей. Книги повсюду. Новинки в мягких обложках с хрустящими страницами, слипающимися от статического электричества. Старые пожелтевшие тома, пахнущие сыростью и пылью. Элинор уделяет особое внимание любовным романам, принадлежавшим матери. Она перечитала их все по несколько раз, страницы загнуты, корешки помяты. Они названы именами персонажей. Хит считает, что такие книжонки годятся только для растопки, но Элинор находит утешение в простоте отношений между выдуманными любовниками. Потому что, даже когда они усложняются, потом всё становится как раньше. Любовники сверкают и кружатся в огромном мире и ни от кого не прячутся.
