– Потому что они утонули, – Элинор произносит это безразлично, потому что не испытывает эмоций. Она почти не помнит родителей. Для нее они такие же (и даже в большей степени) выдуманные персонажи, как матери и отцы в романах, которые она читает. Ей было всего три, когда они погибли. Хиту шесть. Он помнит их и скучает. А она – нет.
Хит становится твердым и холодным, как мрамор. Он встает с кровати. Лишившись тепла его кожи, Элинор начинает дрожать. Брат натягивает джинсы, повернувшись спиной. По его молчанию и по тому, как он хватает с пола футболку, Элинор понимает: он зол. Нельзя было допускать, чтобы ее безразличие к смерти родителей просочилось в разговор с братом. Как бы Хит отреагировал, узнав правду? Правду о том, что на самом деле Элинор рада, что родителей больше нет. Останься они в живых, она и Хит вряд ли стали бы так близки, как сейчас. На самом деле Элинор чувствует сладкую боль оттого, что брат – единственный человек, который по-настоящему любит ее. И это ее утешает.
– Поможешь с физикой? – спрашивает она, надеясь, что смена темы вызовет перемену настроения.
Они всегда учились дома. Поскольку ближайшая школа далеко, а дядя Роберт проводил в Ледбери-холле только выходные, он нанял учительницу. Правда, от нее отказались накануне тринадцатого дня рождения Элинор. Хит уверен: это потому, что образование съедало деньги, которые дядя Роберт считает своими. А дядя Роберт утверждает: это потому, что Ледбери умные и их не нужно водить за ручку. Теперь раз в месяц преподаватель дистанционно присылает задания на дом.
– Не могу. Мне нужно в город, – отвечает Хит.
У Элинор мигом начинается паника.
– Опять?
– Нам нужна еда. Ты ведь хочешь есть, правда?
– Тогда возьми меня с собой.
– Не могу.
– Почему? – Девушка чувствует, как нижняя губа обиженно надувается.
Она ненавидит себя за то, что дуется, но он уезжает от нее уже второй раз за неделю.
– Ты меня тормозишь.
– Ну спасибо.
– И тебе не нравится в городе.
Так и есть. Но сильнее всего она ненавидит, когда ее оставляют одну в этом огромном доме.
– Люди на меня пялятся.
– Ты красивая. Люди всегда будут на тебя пялиться.
Элинор берет наброшенную с вечера на стул серебристо-голубую комбинацию и натягивает через голову. Хит наблюдает, но ничего не говорит. Она спрашивает себя: может, эта вторая поездка – наказание за то, как холодно она отозвалась о родителях? У нее не хватает смелости спросить. Хит обещает вернуться раньше, чем она успеет опомниться.
– И как скоро?
– Не знаю.
Он выходит из комнаты. Она – за ним, стараясь не захныкать:
– Через сколько?
– Часа через два. Может, три.
Она идет следом в холл, изо всех сил прикусив губу, чтобы удержаться и не попросить его остаться. Она не хочет думать о тех секундах, минутах и часах, когда Хита не будет рядом, но всё равно думает.
В дверях он останавливается так резко, что она чуть не налетает на него. Брат поворачивается, озабоченно нахмурившись, большим пальцем проводит по ее подбородку и наклоняет ее лицо к своему:
– Элли, ты уже самостоятельная. Иногда тебе нужно справляться без меня. – Он чмокает ее в лоб. – Скоро вернусь, сестренка.
Он выходит под зимнее солнце. Она смотрит, как он трусцой спускается по замерзшим каменным ступеням к машине, и у нее внутри поднимается тревога. Дыхание повисает перед Элинор молочно-белым облачком пара, и сквозь это облачко она видит, как брат уезжает. А она остается одна.
