– Оставь меня в покое.
Брат выгибает бровь и насмешливо кривит губы, словно от укуса котенка:
– Что случилось?
– Ты, – огрызается она. – Постоянно дразнишь дядю Роберта. Всего одна вечеринка, Хит. Для него это важно.
– А ты задумывалась, почему это важно? Он считает, что если у него наши деньги, то у него есть власть над нами. Но мы явно нужны ему. Сегодня вечером, сестренка, он в нашей власти.
– Я не хочу власти. Я хочу… Я хочу…
Я хочу, чтобы ты хотел меня – она не может заставить себя произнести это вслух.
Выражение лица Хита смягчается.
– И чего же ты хочешь, Элинор?
Она с трудом переводит дыхание:
– Я хочу, чтобы ты выполнил просьбу дяди Роберта. Чтобы показал себя с лучшей стороны, и мы смогли пережить этот поганый вечер в целости и сохранности.
Его глаза изучающе блуждают по ее лицу. Она боится, что брат будет настаивать на большем, и она уступит.
– Ладно, – просто говорит он. – Всё что захочешь.
Когда Хит уходит, она достает из тайника под кроватью куртку Флинна и надевает ее. В те долгие часы на прошлой неделе, когда брат бросал ее, Элинор ловила себя на мысли, что ее тянет вдохнуть запах Флинна – аромат кофе и цитруса. Почему-то от этого она чувствовала себя не такой одинокой.
Куча дежурящих возле Блоссом-Хилл репортеров и операторов издают непрерывный шум – как стук дождя осенью или жужжание вентилятора летом. Сколько еще они будут превращать нашу жизнь в национальное достояние? Но поскольку в центре этой истории моя неотразимо красивая сестра, передышка невозможна.
Прошла неделя с тех пор, как я позвонила полицейским. С тех пор, как они приехали в родительский дом и вызвали всех на допрос. Как и следовало ожидать, отец пришел в ярость. И так и не вышел из нее, судя по выражению его лица: сейчас он сидит напротив меня в своей удушливо жаркой гостиной. Мы молчим, прислушиваясь к то нарастающему, то стихающему гулу множества чужих голосов в саду. Полицейские снаружи сдерживают их натиск. Сегодня утром я проснулась от кошмара: во сне репортеры врывались в дом словно полчище тараканов, вваливались в окна и двери, топча друг друга и непрерывно выкрикивая вопросы так, что разбивались стекла. И среди них, мощный и совершенно неподвижный, стоял человек в маске.
Я моргаю, отгоняя видение, но сердитое отцовское лицо не дает расслабиться. Его пальцы крепко стискивают ручку чайной кружки, когда особенно крикливый журналист швыряет вопросы из-за задернутых штор гостиной.
Я неловко ерзаю, мечтая, чтобы мама и Оливия вернулись из участка. Смотрю телефон, игнорируя все сообщения от друзей, которые видели новости, – у меня дюжина пропущенных звонков от Джеммы, – и проверяю время. Утро перетекло в полдень, принеся липкую жару.
– Они должны скоро вернуться, – я пытаюсь завязать разговор.
Отец не отвечает, хмуро прихлебывая чай. Мне становится совсем грустно. Когда-то я наивно надеялась, что если Оливия вдруг вернется, то наша семья станет прежней, лед между отцом и мной растает. Этого не случилось. На самом деле наши отношения стали еще более холодными и зыбкими, чем раньше.
Отец отдалился от меня после похищения Оливии, и на то есть причина. У меня никогда не хватало смелости заговорить об этом. И, наверное, не хватит.
Я ищу, что бы такое сказать, но никак не подберу слов, которые всё исправят. Я не могу вернуться назад и отменить свое решение сообщить в полицию. Но даже если бы и могла, то не стала. По крайней мере, сейчас, когда дом окружен целой толпой, мы в безопасности. Оливия в безопасности. Разве для отца это не важно?
