– Через мой труп, – хмуро уведомил горца.
– Как скажете, миледи, – хитрец спрятал шкатулку обратно в мешок.
Через несколько минут спускался по лестнице, одной рукой придерживая платье, другой – аккуратно сжимая под мышкой ножны. Стук каблучков будто специально сзывал весь Аллай… Момент истины – стиснул зубы, задерживая дыхание… Слава богам, в зале никого. Утро. Только старый трактирщик возится за стойкой. Оглянулся, седые брови выгнулись:
– Доброе утро! – выбрался из-за стойки и неловко поклонился. – Не знал, что вы доресса, благородная госпожа. Простите старика. Все было хорошо?
– Спасибо, отец, – поблагодарил за спиной Уалл, – и за комнату, и за ужин.
– Спасибо, – хрипло присоединился. Понятия не имел, как вести себя в таких случаях. Вернее, представлял – присесть в книксене, мило улыбнуться и скромно потупить глазки. Так делать он точно не станет.
Лошади уже обмахивались хвостами у коновязи. Старательно прикрыл дверь, и вдруг нерешительно остановился… Так, и что теперь?
– Стой на крыльце, – сразу догадался Уалл. – Я подведу.
Девицы не запрыгивают на лошадь, не задирают платья, не поднимают выше дозволенного ноги. Начавшийся день продолжал набирать обороты. Ассаец подвел коня, Енька осторожно вставил носок в стремя, с подозрением обведя окрестности поверх спины… Наконец, подскочил и уселся в седло. Обернулся и аккуратно расправил на крупе юбку:
– Я похож на кисейную барышню.
– 'А' – поправил Уалл.
– Что? – не понял Енька.
– Похож-а, – повторил горец. – Привыкай говорить в женском роде.
Скрипнул зубами и ударил пятками, с ходу пуская коня в галоп.
За полдня пролетели с пяток деревень, в одной у колодца напоили лошадей. На Еньку смотрели. Крестьяне стянули требухи с ушей и расступились, пара женщин с любопытством поглядывали, поправляя коромысла на плечах…
Уалл неспешно вылил пару ведер в деревянные ясли, будто всю жизнь поил коней в аллайских деревнях. У Еньки зудело все тело – чувствовал себя невероятно неуютно, в этом платье, в виде девушки…
– Ваша милость, – набрался храбрости один постарше, – правду говорят, что госпожа княгиня уже в Дарт-холле?
Енька покраснел и отвернулся.
– Правду, – ответил за него Уалл, поглаживая опустившуюся к яслям шею коня.
– Паводок в межлесье… – хрипло начал крестьянин, – напрочь… – отчаянно замялся. – Лесенка, она сноровистая… после зимы…
– Я передам, – кивнул ассаец. – Еще?
– Здоровья и благоденствия Ее Сиятельству! – вразнобой начали сельчане. – Сухостой бы позволить из леса… сгниет ведь, а лесничий – ни-ни, вон, Добрата собаки подрали…
– А ваш сквайр? – вдруг спросил Уалл.
Крестьяне разом смолкли, будто потушили свечку. Испуганно переглянулись, закашлялись…
– Прошение подавали? – уточнил горец.
Народ начал быстро разбредаться, будто появились срочные дела. Женщины деловито загремели ведрами.
– Как называется деревня? – крикнул в спины ассаец.
– Дарица, – вдруг с вызовом ответила черноокая красавица в наброшенном на плечи платке. – Господа уже с год, как не живут в поместье. Всем заправляет приказчик, а господин приказчик… – безнадежно отмахнулась, – только девок драть, водку жрать и псами травить…
Уалл замолчал.
Старая как мир история.
Еньке снова вспомнилась та самая очередь на площади перед управой. Притихший народ, женщины, узелки с подношениями. Потупившиеся платки, негромкий говор. Земляной оброк загонял крестьян в кабалу. Плюс рекрутизация в боевые дружины или на лесоповальные работы. Закованные в кандалы недовольные.
