Его самого в такие мгновения больше всего сводило с ума осознание того, что эта сладкая, безупречная девочка принадлежит ему. Самое лучшее, что он видел когда-то — только для него. Он может делать всё, что захочет, и Яна будет лишь покорно прогибаться, стонать, ласкать и ластиться к грубым рукам.
Яр не мог трахать её долго, потому что наслаждение в паху и в животе, подкреплённое этой возбуждающей вседозволенностью, нарастало слишком стремительно, слишком быстро приближалось к точке взрыва — но он переворачивал Яну, швырял её на живот и, взявшись за собственный член, тоже дразнил. Вырисовывал круги на белоснежных ягодицах, очерчивал ровное розовое отверстие, всегда слишком узкое и слишком тугое.
Иногда ему казалось, что Яна не человек. Не может человек, которого трахало, заставляло сосать, насиловало столько мужиков, оставаться таким чистым и упругим. Она — могла. И Яр входил в неудержимом желании порвать это тело, ворваться в самую его глубину, иметь его — по-настоящему иметь целиком, а не только ту часть, которую мог увидеть глазами.
Яна стонала и извивалась, и дёргалась навстречу, и просила ещё — как шлюха. И это слово невозможно было удержать.
Потом уже Яр обнимал её, прижимал к себе в приступе нестерпимой нежности. Желание обладать отступало вглубь. Оно бурлило там, под тонким слоем спокойной воды, заставляло стискивать сильней, кусать белые плечи — и снова желать.
Яна сводила его с ума.
Яр распахнул глаза и обнаружил, что тяжело дышит. В паху было тяжело, и он невольно провёл по животу рукой, надеясь, что не кончил как мальчишка — во сне. Нет, одежда, по крайней мере, осталась сухой.
— Хромой, не спи! — кто-то в очередной раз тряхнул его за плечо, и Яр резко сел. Мотнул головой, восстанавливая самоконтроль. Кровь приливала к щекам, и хотелось верить, что он ничего не бормотал во сне.
— Что? — голос ещё грубый спросонья. Впрочем, такой, как всегда.
— До сеанса осталось чуть-чуть. Идёшь?
Сеансы придумал он сам. Собственно, придумали их задолго до него, только так обычно делали в городах — запускали шлюху в дом напротив и смотрели, как она трясёт хозяйством перед окном.
Хуже выходило в такой глуши, где оказался он. Никаких домов напротив зоны не было и быть не могло. Девочек завозили под видом юристок, но хватало их едва ли на одного. Яр же предложил другой подход.
Теперь девочек покупали не себе, а ментам. На любой праздник, от дня рождения до именин. Уговор был один — встречи проходили в сторожке, окна которой выходили на четвёртый барак. Охранники от подарков не отказывались почти никогда, а братве доставался стриптиз — тоже кое-что.
Девочки вообще оказались хорошим способом завоёвывать авторитет — куда лучшим, чем водка и наркота. Здесь, где почти все мужики сидели по десять лет, и многие не по первому году не видели нормальных баб — матери и сёстры не в счёт — за шлюху можно было купить человека целиком.
Всё упиралось в телефон — но эта проблема решилась сама собой. Оставив, правда, неприятный осадок в душе от того, что решил её не совсем тот, кого бы Яр больше всего желал.
Едва разрешили первую встречу на четыре часа, Яра вызвали к ментам, и он обнаружил, что в комнате свиданий его ждёт Кантимир. Ещё более худой и мрачный, чем всегда.
Яр не знал, что сказать. Расстался он с Туком не хорошо. Тук оставался последним, кому он ещё мог тогда доверять, и Тук его обманул. Убить его Яр не мог. Не теперь, когда их осталось всего двое. Впрочем, его, наверное, он не смог бы убить никогда — слишком много вместе прошли.
