(не)вернуть. Цена искупления - страница 3

На секунду он замирает, и я чувствую, как его пальцы чуть сжимают мои плечи, будто он не хочет отпускать.

Но затем он отпускает.

Я резко выпрямляюсь, отстраняюсь, делаю шажок в сторону …

И тут же резкая боль вспыхивает в подвернутой ноге — пронзает от лодыжки до колена, острая, горячая, как будто кость трещит под кожей.

Я сжимаю губы, чтобы не вскрикнуть, но невольно хватаюсь за дверцу машины, дыхание сбивается, лицо искажается.

Нога пульсирует, боль отдаётся в спину, и я понимаю — она не просто подвернулась, она снова вывихнута, как тогда.

Черт, черт…

Максим не двигается, но я вижу, как его взгляд темнеет, брови сдвигаются, он замечает мою хромоту, видит, как я цепляюсь за машину, как стараюсь не показать слабость.

— В больницу поехали, — говорит он, голос твёрдый, но с ноткой тревоги.

Я качаю головой, сжимаю зубы.

— Нет, — выдавливаю я. — Не надо.

Он смотрит на меня, глаза сужаются, и вдруг шагает ближе, хватает меня за локоть.

— Садись, — говорит он, не слушая возражений.

Я пытаюсь вырваться, но он сильнее, без разрешения подхватывает меня, почти заталкивает в машину. Я падаю на сиденье, боль в ноге вспыхивает ярче.

— Максим, я сказала, нет! — кричу я, но он уже захлопывает дверь, садится за руль, заводит мотор.

— Ты что, как маленькая? — бросает он, резко, с раздражением. — Повредила ногу — значит, нужно к врачу. Гордость свою засунь поглубже, Вика.

Я задыхаюсь от гнева, от боли, от его слов, хочу сбежать, но не могу. Он снова решает за меня.

Девочки, спасибо, что шагнули вместе со мной в продолжение истории семьи Волковых. Я обещаю вам проды 4-5 раз в неделю, как всегда в районе полуночи по Мск. Будут и марафоны прод, но тут все зависит от вас и вашей активности. Комментарии всегда мотивируют! Ваша поддержка чувствуется на расстоянии. Ну, что погнали? И не забудьте прожамкать звездочки и подписаться на меня.

4. Глава 4.

Вика.

Я задыхаюсь от гнева, боли и этого проклятого чувства беспомощности, что сжимает горло. Нога пульсирует тупой, ноющей болью, отдаёт в лодыжку, и я проклинаю свою неуклюжесть.

Бросаю взгляд на Максима. Он молчит, только крепче сжимает руль, взгляд устремлён вперёд, но я знаю — он чувствует мой протест, мою злость, что кипит внутри, как раскалённая лава.

Я не хочу в больницу, я отлежусь дома или вызову врача сама. Не хочу его помощи. Не хочу, чтобы он снова влезал в мою жизнь, как будто имеет на это право. Но он не слушает. Никогда не слушал, когда решал, что знает лучше.

Мы подъезжаем к частной клинике, яркий свет вывески режет глаза, и я понимаю — он не шутит. Максим выходит, обходит машину, открывает мою дверь, и я пытаюсь встать сама, опираясь на дверцу. Боль пронзает ногу, как нож; я шиплю сквозь зубы, но он уже тут, его руки подхватывают меня под локти.

— Пусти, я сама, — цежу я, пытаясь вырваться, но он только крепче сжимает хватку, и в следующую секунду я уже у него на руках, прижатая к его груди, словно мне снова двадцать, а не к сорока.

— Максим, поставь меня! — почти кричу я, бью кулаком по его плечу, но он не реагирует, шагает к входу, лицо каменное, глаза тёмные от тревоги.

В приёмном покое больницы пахнет антисептиком и кофе из автомата — этот запах до боли знаком, навязчивый, как воспоминания, от которых невозможно спрятаться. Он въедается в кожу, оседает на языке, будто напоминая: ты здесь, ты снова в этом белом коридоре, полном ожидания, тревоги и чего-то недосказанного. Одни флешбеки…