– Вечно ты всё усложняешь!
– Ничего я не усложняю. Просто приучаю себя разбираться в людях.
– А я по-твоему, не разбираюсь? Мне Иван Закатырин очень даже понравился. Наших дедов женили, а бабок замуж выдавали, так вообще не спрашивали никакого желания: вот тебе невеста, вот тебе жених! И ничего, жили – не тужили!
– А что об этом вспоминать? Теперь другие времена. Мне Григорий тоже нравится, но надо же присмотреться друг к другу. Понять, что у человека в голове, а что на сердце. А мы ведь и поговорить толком не успели. А потом, он же военный. Завтра откомандируют обратно в часть и всё, поминай, как звали. Как тут быть?
– Да я и сама так думаю. Уж если пустить человека в сердце, если полюбить, то по-настоящему, на всю жизнь! Чтобы даже дышать друг без друга нельзя было. Правильно я говорю, Кать?
– Конечно, правильно, Люба! Я так рада, что мы с тобой о главном думаем одинаково!
– Катюш, и я рада!
Всё ближе и ближе раскаты грома, всё отчётливее освещают землю всполохи молний, всё своенравнее порывы свежего, пропахшего небесным озоном ветра.
В эту ночь тревожные, тяжёлые, как грозовые тучи сны витали над петрушинским хутором…
* * *
Ровно в 22.00 старшина провёл вечернюю поверку и убедившись, что весь взвод на месте, скомандовал: «Отбой!». Бойцы, прикомандированные к колхозу на период уборки овощей, размещались в трёх полевых палатках неподалёку от плантации. Тут же находилась и полевая кухня, без которой солдату ни каши не приготовить, ни киселя не сварить.
Дрова для топки привезли из колхоза по распоряжению председателя. Оставалось только поколоть толстые чурки на поленья помельче. С этим вполне справлялся кухонный наряд. Солдатский рацион изрядно пополнился в эти дни свежими овощами: помидорами, огурцами, репчатым луком и даже редиской.
Купол палатки, в котором приготовились ко сну Верищагин и Закатырин, неистово трепетал под напором ветра.
– Гриша, спишь? – голос Ивана почти сливался с окружающим шорохом. – Ты о чём сейчас думаешь?
– Да так, ни о чём. Думаю, что со мной будет, когда срочную службу закончу. Хочу в Армии остаться. Из колхоза вернёмся, буду готовиться. Рапорт командиру надо подать.
Я тебе сто раз говорил: давай вместе держаться!
– Мамка у меня одна с братишкой. Хочется им помочь, к ним поближе быть.
– Вань, они всё-таки у тебя в городе живут, не то, что мои, деревенские. Отработала своё – ни тебе скотину убирать, ни сено косить, ни снег зимой от сарая отгребать. Да и доктор – это всё-таки не у станка стоять.
– Зря ты так, Гриша. Она у меня хирург, по нескольку операций в день делает. Приходит домой вся уставшая, а если кто-то умер при операции – лучше вообще её не трогать.
– Ладно, не буду спорить. Но только сам подумай: станешь красным командиром – вот тебе и помощь матери! Всё-таки военная служба хоть и не простая, но вполне понятная и конкретная. Да и паёк командирский всегда выручит.
– Я писал матери, она тоже так говорит. А мне как-то боязно. Одно дело команды выполнять, а другое – людьми командовать. Ведь и на смерть посылать буду должен, если потребуется.
– Вот именно: если потребуется. Если Родина от тебя потребует жизнь свою за неё положить – командир не должен раздумывать, и никто не посмеет его в чём-то ином упрекнуть, кроме трусости.
– Ты же знаешь, трусом я никогда не был. Ладно, Гриш, я согласен. Вместе, так вместе! Останемся на сверхсрочную, получим направление в военную школу, выучимся, но только я думаю, не мешает вначале личную жизнь устроить. Ну, представь, направят куда-нибудь в предальний гарнизон, где ты там себе жену найдёшь?
