– Как видите, не забыл, – попытался усмехнуться Баринов.
– Вижу. – Главврач положила паспорт рядом с собой. – За столько лет ни одного посещения. Он ведь первое время спрашивал о вас.
– Я писал ему.
– Из мест не столь отдаленных.
– Какая разница? Ответов не было.
– Это не к нам. К работникам связи. – Софья Андреевна какое-то время снова внимательно и спокойно изучала его. – Ну и что вы теперь хотите?
– Хочу увидеть его.
– Хотите увидеть… Понимаю. Боюсь, опоздали. Отец может не узнать вас.
– Это как? – откинулся на спинку стула Егор.
– Прошло время. Точнее, годы. Потеря жены, ваша драма, полное забвение. Человек при таких условиях медленно и неотвратимо теряет адекватность. Вменяемость…
– Отец… совсем не в адеквате?
– Как вам сказать? Случай не из легких. А если откровенно, предельный. За ним установлен отдельный уход, особый режим, специальный курс лечения.
– Какой «специальный», если он невменяем?!
– А по-вашему, мы здесь только и ждем, чтоб человек ушел в иной мир? Нет, дорогой, мы боремся за жизни наших больных. Мы лечим, несмотря ни на что. И никогда не опускаем руки. Здесь трудятся святые люди.
До слуха донесся звук расстроенного пианино – кто-то играл ладно и почти профессионально.
– Кстати, это ваш папа играет. Мы иногда даем ему возможность посидеть за инструментом. Он сразу успокаивается.
– Я должен увидеть его.
– Сегодня?
– Да, сегодня.
– Боюсь не получится. Час назад он прошел успокаивающие процедуры, и любое общение с ним противопоказано.
– Кеша увидит меня, узнает, и к нему вернется разум.
– Кеша?.. – улыбнулась одними губами Софья Андреевна. – Вы тоже так его зовете?
– Его так все звали. Даже люди, которые сейчас живут в нашем доме, знают это имя.
– Вы побывали в его доме? – вскинула тонкие нарисованные брови главврач.
– Так получилось.
– И отец вам нужен, чтобы отсудить дом?
– Я этого не говорил.
– Но вы успели туда заглянуть?!
– Ночевать было негде, вот и заглянул. А почему это вас так волнует, Софья Андреевна?
– Я тревожусь исключительно за здоровье вашего отца. Если ко всему прочему… ко всем проблемам… вы еще затеете и возню с домом, это сведет его в могилу в считаные дни.
Баринов поднялся:
– Я не уйду, пока не увижу отца.
– У нас для таких случаев предусмотрена охрана.
– А у меня для таких случаев предусмотрены семь лет отсидки… Покажите отца!
Софья Андреевна помолчала, барабаня хорошо накрашенными ногтями по столу, наконец кивнула:
– Хорошо. Но просьба: если у Кеши случится приступ, вы будете обязаны немедленно покинуть палату. – Нажала кнопку селектора, распорядилась: – Алена, пусть подготовят девятку. Да, Баринов должен быть там один. И более-менее приведите его в порядок.
Девятая палата была самая обычная, довольно просторная, рассчитанная на шесть коек, с двумя зарешеченными окнами. Кеша, грузный старик в сером больничном халате, нестриженый, обрюзгший, сидел у одного из окон, смотрел на работающих во дворе больных под присмотром санитаров, методично раскачивался назад-вперед.
Егор в сопровождении Софьи Андреевны и двух дюжих медбратьев вошли в палату, остановились сразу за порогом.
Главврач жестом показала, чтоб санитары отошли назад, взглянула на Баринова.
Тот сделал шаг вперед, позвал:
– Отец…
Больной никак не отреагировал на зов, продолжая наблюдать за двором.
– Батя, – снова произнес сын. – Кеша!
Спина Кеши едва заметно вздрогнула, он неторопливо оглянулся. Посмотрел на вошедших долгим и внимательным взглядом, чему-то усмехнулся, потом отвернулся и снова стал смотреть в окно.
