Ему никто не ответил. Вовка вздохнул и закрыл за собой дверь.
В подъезде на каждом этаже приятно пахло чем-то своим: на четвертом – свежими булочками, на третьем – холодцом, на втором – жареной картошкой. Только на их пятом в воздухе висела какая-то пустота. Спустившись на первый этаж, где, к слову, пахло миндалем и какими-то еще орехами, он неожиданно остановился и вслух выпалил:
– Не делать уроки! Это вы Зое Григорьевне скажите. Она завтра спросит вообще-то… Ладно, просто прочитаю главы, – решил он. – Вдруг до меня очередь не дойдет – фамилия на «Ц» начинается, значит, спрашивать будут в самом конце.
Почувствовав легкость, он толкнул дверь и вышел во двор.
Двор был зажат между Вовкиной пятиэтажкой и нависающим над ней девятиэтажным исполином на двадцать три подъезда. Высотка разместилась на невысоком холме и, извиваясь, старалась обогнуть своего небольшого соседа. Каков был архитектурный замысел этой композиции, жильцы обоих домов сказать не могли. Особенно сложно понимание давалось тем, кто жил в пятиэтажке: в помещения, выходивших на высотку, почти всегда было темно. Выглядывая из окна, можно было увидеть, как убегают к небу этажи соседнего дома, и только где-то совсем наверху кусочек этого самого неба.
Малышня всего двора жутко боялась, что однажды большой дом упадет на маленький и раздавит всех, кому в тот момент не посчастливится быть дома. Одно дело, если ночью упадет, когда все спят, и совсем другое, если за ужином. Вот только положишь себе кусок горячего пирога, а съесть уже не успеешь… Или такой вариант: сидишь, играешь, а родители еще с работы не пришли. И тут этот дом падает. И нет тебя. Родители расстроятся жутко, да и жить им будет негде, чтобы других детей завести. Одним словом, страшно все с этим домом и подозрительно.
Ребята постарше из года в год пытались измерить высоту великана и расстояние до соседней «малютки». В ход шло абсолютно все: от простого измерения шагами до связанных веревок и простыней, которые сбрасывали с крыши и затем растягивали по земле от дома до дома. Единого решения достичь не удавалось. Всегда находился кто-то, кто скептически смотрел на огромную тень и деловито начинал собирать рабочую группу:
– Дом-то огромный. Если все-таки упадет, пятиэтажку-то зацепит однозначно… Надо мерить. Давайте, какие будут идеи. Начинать нужно уже сегодня.
Взрослые смеялись:
– Вот «архимеды» и «ньютоны»! Да на что вам сдалось все это? Не должно упасть, не дураки ж строили. Ну, а если и случится что, то не вам разбираться. Меньше знаешь – крепче спишь. Чудные вы… в «войнушку» б что ли поиграли или в «прятки». Прямо горе от ума какое-то…
На улице было хорошо. Пролетали первые покалывающие кожу снежинки, воздух был чистый и свежий, словно в нем ничего не задерживалось, и он оставался просто тем, чем все дышат.
На качели, отталкиваясь одной ногой, сидела погруженная в свои мысли Марина Чебудаева, девочка из 4 «А» из Вовкиной школы.
Маринина фотография висела на доске почета начальной школы. После уроков Вова часто задерживался и смотрел на лица этих ребят, пытаясь понять, почему некоторые из них улыбаются, что их фотографируют, а некоторые – будто лимон куснули. Фотографируют ведь с одной целью – чтобы все видели, кто отличником стал. А если ты отличник, то это здорово, что тут недовольным быть? Марина как раз была одной из тех загадочных, кто глядел на фотографа испуганно и зло.
