Наконец, Понтер всё же решил попытаться. Он снова перевернул шлем, водрузил его себе на голову и начал тянуть его вниз, протискивая в него череп. Он действительно сидел очень плотно, но внутри была мягкая подкладка, так что последним усилием Понтер умял поролон достаточно, чтобы освободить место для затылочного бугра.
Вероника стояла перед Понтером, осматривая его, словно клерк LensCrafters[27], подбирающий клиенту очки, потом немного поправила шлем.
– Вот так хорошо, – сказала она наконец. – Теперь повторю то, что уже говорила Мэри: это не больно, и если вы захотите прервать опыт, просто скажите об этом.
Понтер кивнул и тут же поморщился: задний край шлема врезался ему в затылок.
Вероника повернулась к стойке с аппаратурой. Она понаблюдала за дисплеем осциллоскопа, потом что-то подправила на панели управления.
– Какие-то помехи, – сказала она.
Понтер на мгновение растерялся, потом сказал:
– А, должно быть, мои кохлеарные импланты. Через них компаньон может общаться со мной без звука, если есть необходимость.
– Вы можете их отключить?
– Да, – ответил Понтер. Он откинул крышку компаньона и что-то сделал с открывшимися под ними управляющими штырьками.
Вероника кивнула:
– То, что надо, – помехи исчезли. – Она посмотрела на Понтера и ободряюще улыбнулась: – Ну, Понтер, садитесь.
Мэри уступила дорогу, и Понтер уселся в кресло спиной к ней.
Вероника вышла из испытательной камеры и жестом пригласила наружу Мэри. В камеру вела массивная металлическая дверь, и Веронике пришлось налечь на неё всем телом, чтобы закрыть; Мэри заметила, что кто-то прикрепил к двери бумажку с надписью «Чулан Вероники». Закрыв дверь, девушка прошла к своему компьютеру и принялась двигать мышкой и щёлкать клавишами. Мэри следила за ней с любопытством и через некоторое время спросила:
– Ну как? Он что-нибудь чувствует?
Вероника слегка пожала своими узкими плечами:
– Это невозможно узнать, если только он сам не скажет. – Она указала на подключённые к компьютеру колонки: – Его микрофон включён.
Мэри посмотрела на закрытую дверь камеры. Часть её надеялась, что Понтер почувствует в точности то же, что и она. Даже если он отбросит это всё как иллюзию – а он, без сомнения, сделает именно это, – по крайней мере, он будет способен понять, что происходит с теми многими, кто чувствовал присутствие чего-то сверхъестественного на протяжении всей истории Homo sapiens.
Конечно, он может ощутить присутствие пришельца. Кстати, странно: они с Понтером говорили о стольких вещах, но вот вопрос о том, верит ли он в инопланетян, как-то ни разу не возникал. Может быть, Понтеру как неандертальцу идея о жизни на других планетах так же чужда, как идея бога. В конце концов, какие бы то ни было свидетельства существования внеземной жизни полностью отсутствуют, по крайней мере, в той версии реальности, в которой живёт Мэри. Народ Понтера поэтому мог бы заявить, что вера в подобное – это ещё одно нелепое суеверие…
Мэри продолжала смотреть на закрытую дверь. И всё же, наверное, религия – это нечто большее, чем просто проделки нейронов, микроэлектрический самообман. Наверняка ведь…
– Ну всё, – сказала Вероника. – Отключаю питание. – Она подошла к стальной двери и с усилием открыла её. – Можете выходить.
Первым делом Понтер начал стягивать с себя тесный шлем. Он обхватил себя руками за голову и мощно потянул вверх. Устройство соскочило с головы, и он протянул его Веронике, а потом начал массировать надбровье, словно пытаясь восстановить в нём нормальное кровообращение.
