Пожимаю плечами.
– Я люблю готовить.
– Ну окей.
Не успеваю среагировать, как Макс внезапно берет меня за руку и тянет к себе.
– Ты готовишь, я руковожу, – встает позади меня, обхватывая мои руки своими.
Сердце снова пускается вскачь, ощущая его твердое тело и близость. Между нами нет даже сантиметра. Его грудь плотно впечатана в мою спину, а пальцы крепко оплетают мои. Они у него сильные и по—мужски грубоватые.
– Как это? – шепчу в миг пересохшими губами.
На этот вопрос Макс демонстрирует мне ответ действиями. Подталкивая меня из одной стороны в другую, достает моими руками сковороду из духовки. Мы вместе ставим её на плиту и включаем.
Я смеюсь, потому что выглядит это жутко неуклюже, но тем не менее, настроение стремительно поднимается. Мама последние пару недель все готовила сама, заставляя меня ждать и не позволяя делать вообще ничего. «Не прикасайся к чайнику, обожжешься», «Нож не бери, порежешься», «С вилкой аккуратнее, Елизавета, может тебе это время вообще пользоваться ложкой?».
Как—будто я совсем недееспособная. Нет, я понимаю, что частично так и есть. Но с Максом вот сейчас этого не ощущается.
– Видишь, какие у нас с тобой волшебные ручки, – изрекает, когда нам удается разбить яйца без потерь в сковороду.
– В четыре руки всегда получается лучше, – улыбаюсь, пока он руководит ножом, и мы режем овощи. Я позволяю ему делать это моими руками, и закусив губу, просто отдаюсь ощущению, в котором он главный, но при этом я не чувствую себя второстепенной. – Это как на фортепиано. В четыре руки мелодия звучит глубже.
Макс хмыкает.
– С кем играла? – щекочет дыханием мою шею.
Инстинктивно прижимаю голову к плечу, пока сумасшедшие мурашки муравьями бегают по коже.
– С преподавателем, – отвечаю с тоской.
– Что за тон? – он прекращает резать и кажется, заглядывает мне в лицо.
Я чувствую тепло на правой щеке от его близости.
– Да ничего, – вздыхаю, качая головой, – мне просто репетировать нужно. Так вышло, что я играю первого сентября перед первокурсниками, и мне нужно тренироваться. Но я не знаю где.
– А зачем тебя поставили выступать, если ты временно не можешь себе позволить репетиций?
– Я могу. Мне просто негде. И я понятия не имею где можно арендовать зал или фортепиано. Или ты про зрение?
– Про него.
– Это вообще не проблема. Я играю даже не видя. Знаю клавиши наизусть.
– В этом мы похожи, – он зачем—то откладывает нож и кладет мои ладони на стол. Свои опускает поверх и медленно гладит мои пальцы, – я тоже стучу по клавишам на глядя. – замираю, чувствуя, как в животе сладко стягивает от того, как он ведет подушечками по мизинцам, потом безымянным и средним к запястьям и обратно. – У тебя очень красивые пальцы, – говорит мне на ухо, задевая губами мочку.
От нее ток в двести двадцать курсирует прямо к груди и ниже. Растекается в животе, сотрясает органы.
Я вздрагиваю и перестаю дышать. Накаляюсь, как электрическая лампа. Слегка поворачиваю голову в право и кожей чувствую колючую щетину, скользящую по моей щеке.
Боже…
Если бы я могла, то зажмурилась бы, потому что ощущение такое, словно меня раскачивают на качелях, всё выше и выше.
Ветер бьет мне в лицо, а адреналин кипятит кровь.
Всеми силами торможу это движение.
– Спасибо, – шепчу, отбирая руки и максимально стараясь отстраниться, – там уже кажется, нужно убирать яйца.
Воздух трещит, во мне будто дыра высверливается под воздействием тяжелого взгляда.
