Это много позже загрустивший Гесиод в «Теогонии» догадался превратить скользкий реактив во взбитую нежной пенкой с романтическими, как бело-розовые кружева, пузырьками морскую волну. Ну, чтобы сделать историю привлекательнее заменённой реальности.
И тем самым зафиксировать природную привычку людей скучать по «новому прошлому»5, которого… не было.
– Эх, какие боги рождались в наше время!
«И между вечными» ними «прекраснейший – Эрос!»6
Огра, усмехаясь, часто вспоминал, как старик Ломбрэ, размышляя о настоящем времени, искренне удивлялся скорости передвижения современного ему транспорта и разъяснял, как уравнение решал, единственному во всём Верхнем квартале лётчику Игорю Тимощенко своё восхищение:
– Сейчас, Гарик-джан, человек с утра встаёт как Гагарин, «сир-памидор парэжэт, чай випит» и через два часа – в космосе!
Игорь хохотал.
Старик не унимался:
– Ты до Еревана сколько летишь? Полчаса?!
– Лязат, э! Красота, если не по-гуджаратски, э…
А тут Огра, не выходя из подвала – опа-опа – за секунды попадает в Амстердам. В центр Северной Голландии. В роскошную студию. С группой миловидных незнакомок с золотисто-жёлтыми нашампуненными волосами в пряном аромате живых, не засушенных даже чёрно-белой фотографией неизвестных цветов.
Hallo, Amsterdam?
Голландские незнакомки с фотографий, каждый раз как в первый, искушали Огру дать им, «заласканным и нестареющим», новые имена.
Он, необузданный, бесстыдно пялясь в снимки, давал и раздавал их. Шёпотом.
Они с дурманящей покорностью послушно принимали эти имена.
Это только кажется, что люди на фотографиях – замерли и неподвижны. Закроешь глаза, и они белыми тенями живут своей – у кого какая – естественной жизнью.
Домашним: матери и деду – Огра показывал после сушки в горячем глянцевателе сияющие ярче натёртого содой пятака «новые» фотографии.
Достопримечательности Гуджарати в дежурных ракурсах; одноклассники: мальчики – only – настоящая мужественность и преданность суровой дружбе; девочки – really – исключительная женственность и «авансом» верность будущему любимому. Он, кстати, вот-вот «войдёт» в кадр…
– Замечательно! – укоряюще говорила мама, переживая, что этим увлечением сын бывает без еды занят до голодного свербежа в желудке, и не замечала, что раз от раза это были одни и те же фото.
– Хорошо… – ворчливо говорил дед, не глядя на них и считая, что эта «дурь» не поможет внуку, как ему в душе хотелось бы, стать в жизни зажиточным, как папа деда: эх, было время, до Революции 1917 года. Будет Огра неимущим фотографом, как этот разведённый «инжинир» Олег Романович. Про таких «в нашем народе» говорят: «беден, как ладонь в слезах»7.
Дед для придания весомости своим словам всегда ссылался на «наш народ». Даже если придумывал эти слова сам.
– Принёс? – нетерпеливо спрашивал огромного Огру очередной пританцовывающий как на морозе «клиент», и оба они своим видом и поведением почему-то заражали явным беспокойством лица прохожих на улице.
Огра медлил. Набивал цену. Нравилось ему это. Потом небрежно говорил:
– На, ну…
Это означало: «возьми».
Когда он уходил, некоторым клиентам казалось, что какой-то массивный конюх в толпе ведёт в поводья невидимую лошадь тяжеловесной породы.
