Густо напряжённое, с глубоко посаженными от природы глазами, лицо самого Жавы, мистически проницая школьные коридоры, торжественно-мрачно превращалось в сакральную маску.
Подчёркнуто значимыми наклонами головы влево и вправо он через паузу «сортировал» школьниц: «эта – уже всё…» или гораздо реже: «пока – нэт, то…»
Иногда в отношении десятиклассниц оценка «эта уже всё…» дополнялась циничным временны́м обстоятельством – «…и давно, то».
В первую категорию «по Жаве» попадали почему-то подряд все, без исключения, старшие красавицы школы, которые, ненавидя, боялись его и в тетрадях нервно, придавая злу абсолютную форму, рисовали «провидца» в виде вертикально надвигающегося чёрного прямоугольника с лютым зевом вместо рта. Без носа. Без глаз. Без души… Бес.
– Каро! – голос Аджики пьяно покачивался, – секретаря райкома ты же стрижёшь? Скажи, что у него, коммуниста, в голове?
– Я причёску ему делаю, а не трепанацию! И заканчивайте, скоро смена начнётся.
«Сравнил истории: мою искреннюю и этого сосунка!» – Каро сильно разозлился на Грека. Хотел было выругаться и даже произнёс первое бранное слово, но осёкся, вежливо приветствуя появившуюся из соседней подворотни дворничиху Зипо:
– …Мадам!
Коренастая, она энергично тащила по асфальту за собой упирающуюся метлу. Длинную. Серую и облезлую.
– Bonjour monsieur! – могла бы ответить Зипо.
– Ва, Каро! – сказала она так радостно-изумлённо (подобная экспрессия тут – норма), как если бы видела его в последний раз не вчера утром, а пару сотен лет назад.
