Небо цвета крови. Книга вторая. Дин - страница 25

А потом снизошло до глупца озарение: Остроклюв-то – прирожденный синоптик, заранее чует скорую беду и пытается предупредить об этом, надрывает глотку. «Не шутки это все, хозяин! Грядет чудовищная пурга! Давай сворачивать, убежище искать!» А хозяин оглох, кричит на него чего-то не по делу, не желает ничего понимать. И Дина как в холодную воду кинуло: кровь остыла, сердце ушло в пятки. Тут же затормозил, до колен вкопавшись в снежный ковер. Идиот! Сколько времени потрачено впустую! Почему не послушал птицу раньше? Куда теперь бежать? В рощах и лесах – не спастись. Какие и есть норы с берлогами, так те давно заняты. Сунься – сожрут, не подавятся. А поблизости лишь сонная голь, будто в тундре.

– Завел я нас на кладбище, уголек. Прости ты старого дурня, не слушал тебя… – не к месту задумал виноватить себя. Голос не свой, напуганный. – Куда же нам с тобой теперь идти? Где пережидать пеплопад?..

Остроклюв стремительно оторвался от наплечника и, замахав крыльями, черной кляксой замелькал между деревьев. Дин не прозевал момент – и следом. Честно пытался нагнать его, зарываясь в снегу, поскальзывался о скрытый лед, два раза даже свалился в сугроб, но как поспеть за птицей? Крылья-то, пускай и хиленькие пока, – не ноги, с ними не посоревнуешься. Гнался, как охотничий пес за уткой, и настиг лишь на краю оврага. Ворон, потряхивая хвостом, дятлом долбил покосившееся дерево, царапал когтями – «сюда, хозяин, скорее сюда!»

– Ох и прыткий же ты, Остроклюв!.. Пока бежал, думал, сердце выскочит! – держась за грудь, задыхался Дин, никак не мог отдышаться. – Ты больше так не делай, слышишь?.. Я до смерти перепугался весь. Думал, улетишь от меня! – и дальше: – Чего ты там нашел?

Остроклюв гикнул – и под ствол. Дин поднял глаза к небу – померкшее все, черно-красное, вот-вот прорвется – и поторопился со спуском. Ворона нашел внутри неглубокого подкопа, под корнями. По-видимому, чье-то брошенное логовище. Больше одного человека тут не уместить, да и тому придется согнуться в три погибели. Зато сухо, не задувает ветер и в глаза не бросается – одним словом, везение. А что неудобно – так это ничего, можно и потерпеть. Уж Дину-то привыкать ли?

– Ну что, в тесноте, да не в обиде, уголек? – поговоркой высказался он и, выставив оружие и рюкзак снаружи, с кряхтением вполз в убежище. Как-то сразу почувствовал себя великаном в гостях у гномов. Даже пожалел, что уродился высоким, в отца. Подтрунил над собой: «Вон сколько места бы сэкономил, будь поменьше, а теперь как жирафу гнуться приходится. Нигде не помещаюсь!»

Едва разместились – и двух минут, наверное, не прошло – день в одно мгновение сменился ночью, и ужасающий рудный небосвод, будто в крови вымоченный, лопнул, вытряхнул ядовитое содержимое. Взревела жестокая метель, закружилась, неугомонная, неистовая. Грязно-серый тлен валился нескончаемо, завесой. Словно где-то там, в выси, полыхал рай, а на землю ссыпалась зола. И пробил роковой час для всего живого…

Дин и ворон с одинаковым ужасом, не смыкая глаз, наблюдали бурю, а эмоции испытывали разные: охотника, точно первобытного, завораживало и пугало, птицу – вводило в необъяснимую обездвиженность. Оба чувствовали уязвимость, беззащитность перед яростью стихии. Здесь неважно, кто ты: человек, зверь или червь – в этом протравленном мире уравнены все без исключения.

«Спас, получается, Остроклюв-то меня. Если бы не он, в лесу остался лежать, переломанный, в ожогах, под толстым слоем пепла. Бог мне его подослал, не иначе! Один бы точно не нашел укрытие… не успел. Недооценил пеплопад! Эх, не думал, что такое твориться будет…» – засел в невеселых мыслях Дин. И – ворону, усевшемуся на коленке, по-дружески кивнув: – Ну что, брат, боишься? Не бойся, я же рядом, никуда от тебя не денусь, ни на шаг. Переждем вот время и пойдем… – а затем испуганным голосом, повернувшись к выходу: – Мне вот тоже страшно. Никогда бы прежде такого не сказал, веришь? Всего навидался. А теперь говорю честно и прямо, как на духу, – боюсь. До смерти боюсь. Даже, может, больше твоего…