– Вы знаете, ваш сюжет интересен, однако, мне кажется, не прописан до конца. Вот ваш главный герой, он слесарь, а говорит, как старый московский интеллигент. Вот он одинок у вас, но это одиночество какое-то частное… А вы никогда не задумывались, сколько в мире одиноких людей? Вот вы… Вот я… И каждый из них одинок по-своему. Но в то же время, есть что-то общее, что объединяет их одиночества. Это, прежде всего, непонимание окружающих. А ваша героиня…
– Вы, наверное, правы… Только вот, образования-то у меня специального нету, потому и брожу, как впотьмах. Точно котенок слепой…
– А я вам книжки специальные дам, по теории прозы…
Книжки книжками, а жена не то чтобы приревновала, но при случае не преминула поддеть, – Опять к своей училке молоденькой побежал!..
– Побежал, тебе-то что?
– Скатертью дорога… Слушай, а может ты насовсем туда переедешь?
– Будешь пилить – перееду.
– Дурак!..
– Сама…
– Вот и договорились.
Слова словами, а осадок в душе остается. Как-то психанул Человек, взял да и переехал к училке. Сначала все вроде бы наладилось, но сын на него сильно обиделся. За мать. Совсем разговаривать перестал. Да и сам он себя виноватым чувствовал.
– Ты пойми, сынок…
– Не хочу. Сами накосячили, сами и понимайте.
– Не надо сердиться, всяко в жизни бывает.
– Всяко да не у всех.
Словом, запил Человек. Училка терпела, терпела, да только любому терпению конец приходит, собрала вещи – вот Бог, вот порог!
Куда идти? Не к жене же возвращаться… К сыну тоже стыдно. Вот и пошел бомжевать.
Сначала в теплотрассе жил, потом менты забрали: месяц отсидел в приемнике, выпустили. Теперь вот поселился в подвале, здесь вроде не трогают, да и соседи не гонят, понимают…
Не знаю, как Марковна узнала такие подробности о нем, человек-то он неразговорчивый, впрочем, город у нас тоже небольшой, поэтому – сам не расскажешь, люди за тебя расскажут. От слухов и сплетен так же, как от сумы и тюрьмы зарекаться не стоит.
Однако и мне как-то удалось однажды спровоцировать его на откровенный разговор. А было это так. Моя жена задержалась на работе. Настроение у меня – паршивое, сидел в окно глядел. Все та же решетка – этаж-то первый; все та же рябина – синицы ее изрядно пообклевали, да и часть ягод на асфальте уже лежит – бардовые на сером; все та же тоска осенняя, правда запоздалая уже, вот-вот зима созреет.
Выпить захотелось жутко. Позвонил одному товарищу, нет его, второму – та же история, одному пить – негоже. Взял водки и пошел к Человеку в подвал. Почему к нему – сам не знаю.
– Пришел. – Он как будто ждал меня.
– Да вот, зашел… – не то чтобы промямлил, но несколько обескуражено сказал я.
– Доставай. – Заметив мою нерешительность, он уже более доброжелательно сказал. – Не печалься, ко мне многие приходят, так что не стесняйся, присаживайся.
Он назвал фамилии нескольких людей, которые бывали у него «в гостях», так же, как я – заходили просто выпить, поговорить. Это были известные в городе люди: директор завода, предприниматель, даже артист один, – Они ко мне приходят, когда идти больше некуда… – Подвел он итог.
Мы уже выпили с ним граммов по сто пятьдесят, закусили хлебом и помидорами, они у него в подвале, будто не переводились.
– Вот так и живем: в сырости и серости, без любви, без надежды, без веры… Жену у меня Верой звали… – он, словно, не знал с чего начать разговор, а что поговорить ему хотелось, я это понял.
