Небо нашей любви - страница 36

В душе что-то щелкнуло и он, сбросив груз обиды, простил Краснова. В ту же самую секунду он понял, что оказывается ближе «ботаника» Краснова и ближе Луневой у него не было друзей. От этих ностальгических воспоминаний, на его глаза навернулась слеза.

Сашка в какой–то момент даже подумал, что хочет завязать с этой тюремной романтикой и хочет вернуться туда, где осталась его мать. Здесь в этой волчьей стае, каждый норовил воткнуть в спину заточку, и занять место ближе к лагерной кормушки. Только здесь, в тюрьме, царил закон курятника, который гласил – отпихни ближнего, обгадь нижнего, а сам, сам всегда стремись наверх».

Все эти философские размышления настолько овладели его сознанием, что он даже забыл о тех фекалиях в которых только что плавал. Стук открывающейся «кормушки» вернул Сашку в реальность.

– Эй, блатота, ты еще жив!? – спросил голос «вертухая».

– Жив….

– А этот, враг советского народа!? – вновь спросил голос.

– Этот тоже жив, – ответил Фирсанов.

– Лучше бы загнулся, его все равно «вышак» ждет, – сказал голос.       – На, вот – держи!

За дверью послышался звон черпака о бачок. Через секунду в маленькое окошечко в двери просунулась рука с алюминиевой миской. Сашка, не обращая внимания на фекалии, опустил в воду свои ноги и уже без всякой брезгливости и тошноты подошел к двери. Взяв миску с баландой, он поставил ее на настил. Затем еще одну. Две краюхи черного с опилками хлеба, были завернуты в газету.

– А весла!? – спросил Фирсанов.

– В карцере весла не полагаются, – ответил голос, и «кормушка» с грохотом закрылась.

– Суки, суки! – крикнул Сашка вслед уходящему охраннику. – Позови мне корпусного! Я хочу с «кумом» потарахтеть….

За дверью гулко прозвучал голос:

– Ладно, потарахтишь!

– Эй, Петрович, вставай, пайка приехала, подкрепись, – сказал Фирсанов, трогая Краснова за ногу. Тот, простонав, слегка приподнялся на локти.

– Петрович, «хавчик» прибыл, поешь! Тебе батя, силы нужны, а то так можно сдохнуть.

Краснов еле подтянул свое тело к стене, и оперся на выступающие цементные бугры «шубы».

– У тебя, Саша, курить есть? – спросил он, придя в себя.

– Есть, Петрович, есть! – обрадовался Фирсанов, воскрешению майора. – Только давай, сперва похавай, а потом мы с тобой от души покурим и поговорим.

– А тут что, еще жрать дают? – спросил Краснов.

– Ага, дают, вот только, как у вас – у летчиков.

– Это как?

– А так, сегодня день – летный, завтра день – пролетный. Сегодня       – летный, а завтра – пролетный, – повторил Фирсан.

– Вот же суки, как бьют больно, – сказал Краснов, трогая голову.– Сапогами видно….

–Мне тоже досталось – мама, не горюй,– ответил Фирсанов!

– А что это так воняет? – спросил майор.

– А это Петрович, дерьмо. Мы тут по уши в настоящем дерьме, – сказал Сашка.

Краснов закинул голову, опершись ей на стену, и на мгновение закрыл глаза, стараясь вспомнить все то, что произошло. Сашка подал ему миску.

– Держи Петрович, баланду….

Краснов открыл глаза и дрожащими руками взял миску с нехитрым тюремным варевом из картошки и затхлой квашеной капусты.

– Ложка есть? – спросил он.

Сашка видя, что отец Валерки окончательно оклемался, улыбнулся ему и сказал:

– А тут Петрович, весла не положены. Хлебай так, через борт. На, вот, держи, еще пайка хлеба есть….

Дрожащими руками майор Краснов взял миску и поднес ее ко рту. Его зубы коснулись края алюминиевой «шлемки», и до Фиксы дошел стук его зубов о миску. Поставив свою пайку на настил, Сашка взял миску Краснова и стал сам кормить его из своих рук. Краснов стербал суп вспухшими губами, и, не жуя, глотал гнилые вареные капустные листья. Опустошив посуду, он взял в руку кусок хлеба и стал, его есть, отщипывая от «птюхи» маленькие кусочки.