Откуда-то из-за спины доносился детский смех, живо напоминая мне одну маленькую и очень серьезную девочку. Маша. Как заливисто она смеялась, бегая босиком по желтым дубовым листьям, уворачиваясь от ласковых маминых рук… Это было, а как будто бы не было. И Рада. Юная девочка-весна в легком платье посреди промозглого сентябрьского утра. Она так и не сказала мне, как я грущу. А сам я не знал. Да и разбираться теперь не было никакого желания – я учился не уметь грустить. И сейчас мне было просто хорошо. От этого солнечного утра, от дурманящего запаха рябины и желтой листвы, от тонкого запаха дыма – где-то неподалеку дворники сгребали листья в большие кучи и поджигали их, стремясь облегчить себе работу…
С того чудного утра прошла пара недель. Я помирился с друзьями, уволился с опостылевшей работы и на неделю сбежал в Осташково. Там у одного моего хорошего друга есть просторный бревенчатый дом, добрая баня и прямой выход на Селигер. Я приехал к нему без предупреждения. Просто сел в машину и поехал. Обычно мы договаривались о таких визитах, друг часто летал по всей стране, и застать его на месте бывало сложно. Но в этот раз он оказался на месте. Увидев меня, не удивился даже – просто обнял, похлопал по плечам и повел в дом…
Обедали мы на небольшой веранде с видом на озеро. Первозданная тишина вокруг. Палыч поставил на стол парящую кашу в чугунке – в его доме была настоящая русская печь. и пользовался он ей мастерски. Быстро разложил кашу по тарелкам, напластал ароматного хлеба, выставил миску с плавающими в мутном рассоле хрусткими огурчиками…
– Как это ты ко мне так собрался? – спросил, глядя на меня с хитрецой.
– Да вот, – ответил я и неопределенно покрутил в воздухе ложкой, – развеяться надо. Сижу, как сыч, в городе…
Палыч кивнул согласно, и принялся за еду. Каша была чудо как хороша. Прожевав, он продолжил начатый разговор:
– Вот если бы ты меня предупредил заранее, я бы баню к твоему приезду истопил, рыбы наловил и ухи наварил бы. А так довольствуйся тем, что есть, – он хмыкнул.
– Ну баню истопить дело нехитрое, да и рыбы завтра вместе наловим. Ведь наловим, а? Я так на рыбалку хочу…
Он глянул на меня, сказал одобрительно:
– А ты как-то посветлел что ли… Был смурной вечно, на рыбалку не выманишь. А тут смотри-ка, сам приехал. Неужто влюбился? – продолжил он совершенно нелогично.
Я чуть не подавился от такого его предположения:
– Да ну тебя. Просто устал. От города. От суеты этой вечной. От хмурых лиц. От… да от себя самого устал.
Палыч хитро глянул исподлобья:
– Нееет, друг, темнишь. Чувствую в твоей душе какое-то томленье.
Палыч часто выражался таким вот слогом, классическим и более присущим веку позапрошлому, серебряному, чем немало меня радовал. Всегда очень радостно послушать правильный красивый родной язык.
Я не стал ничего отвечать. Сделал вид, что целиком и полностью поглощен потрясающе вкусной едой…
Вечером мы сидели в бане, и я как на духу рассказал Палычу о своей неожиданной и такой непонятной встрече с Радой. Палыч, залпом выпив большую кружку ядреного кваса, выдохнул:
– Ну мил человек, это ты хватил конечно… Такая Рада в жизни раз всего встречается. А ты отпустил. Эх ты, тетееееря…
…Прав был Палыч, тетеря и есть. Сижу вот сейчас, солнышку радуюсь да смеху детскому. На той самой скамейке сижу. Каждое утро. Уже неделю как. И в каждой девчонке ищу Раду.
