И он услышал моря плеск
в тот миг вдобавок ко всему.
«Ты отдохни, – сказал он Кате,
как сапоги решил надеть, —
а мы с Демидычем покатим
на гавань нашу поглядеть».
Переодевшись, вслед за гостем
он с треуголкою и тростью,
клонясь, шагнул в дверной проём
к тележке с розовым конём.
И по бревенчатой дороге
на той тележке, свесив ноги,
они всё ехали, тряслись.
Не скоро к морю добрались.
Успели город разглядеть,
да, проезжая, пожалеть
тех среди тысячи людей,
одетых в рвань, и без лаптей, —
была промозглою погодка.
И запах сосен, словно винный,
стал источать им двор гостиный,
затем – матросская слободка.
– Гляди, Демидыч, на то место, —
царь указал в одну из просек. —
Там возведём Адмиралтейство!
И не поздней, чем в эту осень…
Мосты проехали и вскоре
пред ними вдруг открылось море!
Царь, соскочив с тележки первым,
встречался с ним, как с другом верным.
А море жило, волновалось,
плескалось, пенилось у края,
и даль свинцовая морская
с небесной серостью сливалась.
На берегу сухом, бугристом,
где намечалось строить пристань,
уже цейхгаузы и склады
рядком стояли у ограды.
Демидов, глядя на царя,
тихонько начал: «Может, зря
ты, Алексеевич, всё это?..»
И смолк от быстрого ответа:
«Уверен твёрдо, что не зря!
Бросать здесь будут якоря!
Что за товарами сюда
придут торговые суда!
Уж если мы смогли отбить
земли у шведа нашей русской,
из рук её уж не упустим
и, значит, гавани здесь быть!»
Сказал и взгляд от горизонта
всё оторвать никак не мог,
и море, будто зная что-то,
у царских пенилось сапог.
А за спиной царя усталой
плодом неистовой мечты
рождался город небывалый —
источник вечной красоты.
