– Начальник местного подразделения Федеральной Службы Охраны, – отрекомендовался он, входя в холл без приглашения. – Едрёнкин Владимир Иванович. А ты, как я понимаю, Фёдор Петрович Макаров?
– Да, – сказал Фёдор, пожимая протянутую руку.
Рука была твёрдой и холодной, как и её владелец, в том смысле, что начальник местного подразделения Федеральной Службы Охраны производил впечатление твёрдого и холодного человека.
– Мне Семёныч звоночек роздал, – Едрёнкин кивнул в сторону Александра Самуиловича Цилькера. – Вот я и решил: чего человека в контору приглашать, лучше сам заеду, познакомлюсь и проведу соответствующий инструктаж. Ну что, пошли в столовую?
Фэсэошник явно брал инициативу в свои руки. И Фёдору с его-то бэкграундом это понравиться никак не могло. Он решил держаться настороже. И правильно решил.
Стоило всем рассесться у большого обеденного стола с мраморной столешницей, как ему был задан вопрос:
– Ты же, Фёдор, из великолукских будешь?
– В общем, да, – сказал Фёдор, чувствуя, как лёд под ним пошёл мелкими трещинами.
– А из кенгисепских, кого знаешь?
Лёд уже ломался по-настоящему, но Фёдору удалось сохранить самообладание.
– Вообще-то, я с ними уже давно не в контакте, – произнёс он почти без заминки. – Многие, я слышал, вообще не при делах.
– Это да, – согласно кивнул Владимир Иванович. – Разбросало ребят, разметало. Я ведь почему спрашиваю, сам-то я из выборгских. Мы там с Костей Громовым вместе начинали. Только он в бизнесе так и остался, а я вот теперь на государевой службе. Ты, Фёдор, будь достоин этого дома. Эх, сколько здесь было выпито, съедено! Вот, Семёныч, не даст соврать.
– Действительно, есть, что вспомнить, – произнёс Цилькер с некоторой досадой в голосе. – Только счёл бы своим долгом сообщить, что Константин Степанович Громов – хозяин этого дома, в настоящее время находится в американской тюрьме. Дом с участком продаётся по генеральной доверенности.
– Да, – сокрушённо помотал головой Едрёнкин. – Подловили нашего Костю америкосы на своей грёбаной юрисдикции. Двадцать пять лет ему дали, ни за что. Это, считай, пожизненно. Сволочи!
– Сволочи, – подтвердил Цилькер без всякого, впрочем, энтузиазма в голосе. И тут же спросил: – А что там, кстати, с апелляцией? Я, когда в последний раз связывался с его адвокатами, понял, что они подают апелляцию.
– Ну какая может быть апелляция в Америке для русского человека? – Владимир Иванович удивлённо поднял брови. – Они же там все грёбаные русофобы. Я и тебе, Семёныч, постоянно говорю, не пытайся ты разместить свои творения – поэмы там всякие, стихи, – на ихнем Амазоне. Разместишь, и сразу попадёшь под ихнюю юрисдикцию. А это значит, что засадят тебя в тюрьму за любой косяк, даже если накосячил не на ихней американской территории. Вот с Костей так и получилось.
– Сволочи, – снова произнёс Цилькер, и снова без всякого энтузиазма. – Ладно, господа, – он постучал по столу пальцами, как бы требуя внимания. – Вернёмся к делам. Итак, тринадцать миллионов зеленью.
– Десять, – откликнулся Фёдор, поражаясь собственной смелости.
– Двенадцать с половиной.
– Десять с половиной.
– Двенадцать. И больше не уступлю ни цента. Вы же понимаете, Фёдор Петрович, а, буду называть вас просто по имени, вы же, в конце концов, мне в сыновья годитесь. Так вот, Фёдор, вы же понимаете, что я не один в цепочке?
Сузившиеся глаза Владимира Ивановича были красноречивее всяких слов.
