Недоставленное письмо - страница 15

Почему-то странным образом всегда выходило так, что в детских проказах «первенствовала» Нина, но в том, что называется «тихими играми», а также рисовании и лепке, которыми Марго часто занималась с обоими детьми, лидером оказывался Ванька. Если, к примеру, все дружно лепили из глины лимоны, то аккуратно покрашенный абсолютно симметричный лимончик Нины не вызывал восторга у Маргариты Григорьевны, а кривобокий кругляш глины, кое-как помазанный желтой гуашью, вышедший из Ванькиных шкодливых ладошек – вызывал! Марго, слегка прищурившись, смотрела на плод Нининых усилий, и говорила: «Неплохо-неплохо, вполне симпатичный лимончик. Но Ванин – лучше!» И, встретив недоумевающий взгляд девочки, снисходительно поясняла: «В нем чувствуется настроение!»

Но в чем Ванька действительно сумел отличиться перед Ниной, так это в катании на коньках. Когда однажды зимой в Амстердаме на неделю замерзли каналы (а это случалось чрезвычайно редко), казалось, что все население города высыпало на лед. В те дни вид из любимого Нининого окна напоминал картину Хендрика Оверкампа – по льду канала скользили маленькие разноцветные фигурки, от которых невозможно было оторвать глаз. Зрелище было завораживающим еще и потому, что незадолго до этого знаменательного для всех жителей города события Наталья Александровна прочитала детям книжку «Серебряные коньки».

Ваньке отец купил коньки, и они были похожи на те, о которых рассказывалось в книжке: деревянные, с узенькими металлическими лезвиями, эти коньки крепились к детским ботинкам ремнями из толстой полосатой тесьмы. У Нины замерло сердце, когда Иван Кузьмич, перегнувшись через ограду канала, поставил своего отчаянного сына на лед. Ванька бесстрашно отпустил отцовскую руку и сначала медленно, слегка спотыкаясь на каждом шагу, двинулся вперед, раскинув в стороны руки. Потом, словно почувствовав твердь льда, поехал увереннее, взмахи рук стали короткими и резкими, ноги двигались в такт, и через четверть часа мальчик уже во всю катался со своими голландскими сверстниками. А трусиха Нина с восхищением следила за ними, крепко обхватив ладонями металлические прутья ограды, отделяющей надежную землю от совсем не надежного короткого зимнего льда. Таким она и запомнила Ваню Костромина – мальчиком с картины Оверкампа.

Вскоре командировка Николая Васильевича закончилась, и Нина с родителями вернулась в Союз, а Иван Кузьмич еще продолжал работать в Голландии, и Ванька, с которым почти два года девочка была неразлучна, надолго исчез из ее жизни. В Москве у каждой из семей был свой круг общения, и те отношения, что были между ними в Амстердаме, не возобновились даже после возвращения Костроминых. Хотя к тому времени Рукавишниковы переехали в центр и поселились неподалеку от Красных Ворот, где-то рядом с которыми проживали Костромины. Но однажды Ванька все-таки объявился, и он снова был на коньках!

Рукавишниковы жили тогда в Большом Харитоньевском переулке. Квартира, как и прежняя, была коммунальной, но теперь в их распоряжении оказалось целых две комнаты, одна из которых, маленькая, была проходной, зато вторая – вторая была большим залом. Именно залом, а не просто комнатой, потому что там был потолок с лепниной, узорный паркетный пол со звездой в центре, а в углах были нарисованы масляной краской колонны. Правда, в одной из стен была заколоченная дверь, за которой находилась комната соседей – там жила молодая пара, Вероника и Виктор. По понятным причинам родители Нины выбрали себе маленькую комнату, а девочке отдали большую. «Не у каждой принцессы такая спальня» – любил поддразнивать Нину отец, и она соглашалась с ним, хотя принцессой себя никогда не чувствовала. Зачем быть принцессой? И так хорошо!