Читать онлайн Наталья Кочегарова - Умножение скорби

Все герои и события вымышлены.

Раз в неделю я стараюсь выкроить время, чтобы приехать в эту квартиру – забрать почту и полить цветы. Называть ее своим домом я так и не привыкла, хотя мы с сыном прожили здесь больше года. Почти спокойно я захожу в подъезд и открываю почтовый ящик. Из груды рекламы, которая прямо из ящика сразу летит в мусорное ведро, я оставляю лишь конверт без адреса, на нем печатными буквами написано только одно слово – Александре. Это мне, и, даже не распечатывая его, я догадываюсь, что будет внутри – лист бумаги, вырванный из школьной тетради, на котором всего пять слов: «Я знаю, кто это сделал». Вчера была вторая годовщина гибели моего Павлика, моего непутевого Пашки, и ровно год назад я получила такое же письмо. Тогда у меня не было ни сил, ни желания задумываться над тем, что бы это значило, и конверт вместе со странным сообщением отправился вслед за рекламой, но сейчас… Нет, сейчас я, пожалуй, попробую разобраться.

Я – нянька. Предпочитаю употреблять именно это слово для определения моего нынешнего рода занятий. Не новомодный американизм «бэбиситтер», не классический старо-французский вариант «гувернантка», а именно нянька, потому что это – правда. Благодаря Арине Родионовне профессия няни пользуется в нашей стране некоторым уважением, но очень и очень небольшим. Помню, как в детстве, когда я жила у бабушки, моя строгих правил тетушка, приезжая навестить нас, безуспешно пыталась отучить соседскую девчонку лет пятнадцати называть мою бабушку «няней»: «Какая она тебе няня? Ты взрослая девица! Забыть уже пора про то, что Анна Васильевна с тобой сидела когда-то!» Та послушно соглашалась, но стоило тетушке уехать восвояси, как я снова и снова слышала из приоткрытой двери, которая запиралась только на ночь: «Нянь, к тебе можно?». Няня – что-то родное, уже в детстве чувствовала я и даже ревновала бабушку к ее бывшей воспитаннице. Похоже, моя работодательница тоже понимает это, потому что подопечная, моя любимица Ксюха, по настоятельному требованию мамы называет меня строго: Александра Николаевна. И только иногда, если девочка долго не может уснуть, и мне приходится прилечь рядом с ней, читая какую-нибудь «усыпительную» книжку, уже в полусне она шепчет мне на ухо: «Все, нянь, я сплю». Так что все-таки я – нянька.

Честно говоря, было непросто устроиться на такую работу с моим автодорожным образованием, да и облик мой слишком далек от хрестоматийного образа няни, хотя я давно уже бабушка. Во-первых, я блондинка, причем натуральная, и с возрастом по известной причине становлюсь только светлее. Во-вторых, размер одежды у меня по-прежнему стандартный сорок четвертый, а стиль определяется теперь уже во многом выбором дочери, которая унаследовала мою фигуру, хотя похожа больше на отца – и лицом, и характером. Доходы у меня скромные, так что гардероб состоит в основном из вещей дочери (и уже некоторых – внучки), тех, что теперь «продвинутая» молодежь называет словом casual – джинсы, куртки, свитера и майки. В сочетании с предельно простой прической «каре» (благо все еще густые волосы позволяют) и рюкзаком на плече такая экипировка не дает мне вписаться в привычные ряды российских пенсионеров. Отсутствие производственного стажа и начальственных навыков придают моему лицу выражение некоторой наивности, во многом обманчивой, однако тоже уменьшающей на взгляд окружающих мой возраст. Ну, и конечно, проведенное в маленьком провинциальном почти не знавшем асфальта городке детство, от которого на всю жизнь румянец на щеках.

Одним словом, родители Ксении, Игорь и Татьяна, долго изучали мой паспорт, передавая его друг другу, хотя меня рекомендовала им наша общая хорошая знакомая. Знанием языков я похвастаться не могла, несмотря на то, что возможностей изучить хотя бы один из европейских у меня было более чем достаточно, музыкальными способностями – тоже. Решающим оказалось умение неплохо водить машину – ребенка надо было возить на занятия теннисом и в бассейн. Проехавшись со мной на «Ниве», которая тоже перешла ко мне от дочери, Игорь решил, что сможет доверить мне свое сокровище. А в качестве транспортного средства выделил нам с Ксенией свой старый джип, видавший виды черный «гелендваген», предварительно подвергнув его суровому капитальному ремонту. На заднем сиденье трехдверного джипа девочка чувствовала себя как дома: можно поспать, а можно и поиграть, если машина стоит в пробке. В отличие от мамы с папой, Ксюша приняла меня сразу, но в этом нет моих особенных заслуг, потому что более жизнерадостного и открытого миру ребенка я еще не встречала, так что ей подошла бы любая выбранная родителями нянька.

Как же я, Александра Малышева, дошла до жизни такой? Ведь все время, пока рядом был Олег, я сама была Деткой… Муж редко называл меня по имени: ни рождение дочери, ни даже сына не изменило ситуации – я по-прежнему оставалась Деткой. Нашему браку завидовали все мои подруги: «Александра, вот уж ты действительно за мужем, как за каменной стеной! Поди, не знаешь даже, что такое последняя десятка до зарплаты, почем нынче буханка хлеба и где ЖЭК находится!» И я действительно не знала. Как не знала многого другого в обыденной жизни советского образца, да и в заграничной – тоже. Работа, а точнее, служба мужа была связана с командировками за рубеж, что в те времена было уделом избранных, но в моих глазах Олег и был таковым. Он был, что называется, первым парнем в родном городе, он оставался им в столице нашей Родины Москве и в центре международной жизни Европы Женеве. Дочь долгое время была уверена, что папа работает Джеймсом Бондом – он действительно был чем-то похож на легендарного героя Яна Флеминга, душа мужских компаний и любимец женщин. Мне нелегко было завоевать его любовь, но когда я все-таки добилась своего, весь мир оказался у меня в кармане…

…Мой отец был военным инженером. Мне исполнилось одиннадцать лет, когда он получил назначение в Энск. Дело было весной, я только что окончила начальную школу, и родители смогли забрать меня от бабушки, у которой я жила, пока они скитались «по диким степям Казахстана», как говорила моя мама. Она была учительницей, преподавала английский и французский, работу свою любила, но бесконечные переезды вместе с отцом с одного испытательного полигона на другой лишали ее возможности заниматься любимым делом. И вот наконец мы были все вместе, и все вместе радовалась тому, что кочевая жизнь осталась в прошлом, что мы теперь будем жить, как нормальные люди, будет у нас свой дом, и мама будет работать в школе, и я буду у нее на глазах, потому что учиться пойду в ту же самую школу. Даже то обстоятельство, что обещанную отцу квартиру в одном из новых домов, где жили работавшие в НИИ офицеры, нашей семье не дали, не могло испортить нам настроения.

Городок очаровал нас с того самого момента, когда, подъезжая к нему со стороны реки, мы увидели утопающие в зелени крыши домов, над которыми возвышалась стройная колокольня и сияли золотыми звездами голубые купола Архангельского собора. Шоссе в черте города превращалось в улицу Советскую, вдоль которой располагались все городские учреждения, начиная от горсовета и заканчивая поликлиникой. Через дорогу напротив собора в центре большой площади раскинулся гостиный двор с настоящими каменными подвалами, на дверях которых висели амбарные замки, и целой галереей маленьких магазинчиков. Собор отделяла от всей этой суеты толстенная стена, внутри которой тоже были какие-то полезные заведения. С двух сторон от гостиного двора небольшие скверики наполняли площадь шелестом лип, а дальше, вглубь города, разбегались от нее мощеные известняком улочки с одноэтажными домами и заборами, за которыми скрывались сады и огороды местных граждан.

На первое время отцу предложили жилье в старой части города – это была половина бывшего купеческого дома, разделенного на две семьи. К нашей квартире примыкал еще каменный амбар, который предыдущие жильцы использовали как гараж. Двор был небольшой, зато был сад, также поделенный пополам кривоватым частоколом. Наш участок не граничил с улицей, а был окружен со всех сторон садами соседних домов, отчего создавалось впечатление бесконечного зеленого пространства. Но даже ради сада измученная гарнизонной жизнью мама не могла смириться с отсутствием удобств (в доме была только вода, отопление – печное), пока отец не пообещал ей, что к зиме в бывшем амбаре-гараже соорудят для нашей семьи санитарный блок. И мы остались.

В доме начался ремонт, родители были постоянно заняты, так что большую часть времени я проводила в саду, уютно устроившись на старом ватном одеяле, читая очередную книгу или просто глядя в небо сквозь сучковатые ветки яблони. Или, наоборот, уткнувшись носом в землю, следила за тем, как бурлит в травяных джунглях загадочная жизнь насекомых. Играть мне было не с кем: познакомиться со сверстниками я могла только в школе, но каникулы едва начались, и от первого сентября меня отделяло целое лето.

Сын наших соседей, пятнадцатилетний подросток, не обращал на меня внимания: в этом возрасте разница в четыре года – пропасть. Вежливо здороваясь при наших случайных встречах во дворе, Олег обычно торопился куда-то по своим делам – он сдавал экзамены после окончания восьмилетки. Иногда к нему приходили одноклассники, они вместе готовились к очередному экзамену, разложив книги и тетради на садовом столе, вкопанном в землю неподалеку от разделявшего наши участки забора, и тогда все мое внимание переключалось туда – люди всегда интересовали меня больше насекомых. То ли потому, что делать мне было особенно нечего, то ли я читала слишком много книг, то ли возраст был самый подходящий для безудержных романтических фантазий, не знаю, что тут было главным, но только влюбилась я в соседского мальчишку отчаянно и безнадежно.

Между тем экзамены Олег сдал, и, как говорила его мама, Елизавета Матвеевна, неплохо. Хотя вся их компания собиралась продолжать учебу, ребята готовились к выпускному вечеру, и вот тут, даже не успев осознать свою любовь, я испытала жесточайшие муки ревности – в нашем дворе появились не только одноклассники моего соседа, но и одноклассницы. На фоне темных костюмов мальчишек четко выделялись фигурки трех девочек в белых платьях, и я сразу поняла, которая из них «наша».

До сих пор я помню, как выглядела Лариса в тот летний вечер. Простое белое платье без рукавов, с модным в те годы вырезом «лодочкой» и юбкой до колен облегало ее тело как вторая кожа, выгодно демонстрируя все неоспоримые достоинства только что сформировавшейся фигуры. Остромысые туфельки на маленькой шпильке служили достойным завершением покрытых легким июньским загаром ног. И все это великолепие венчала высокая, взрослая прическа с выбившимся светло-рыжим локоном на стройной полудетской шее. Черные, довольно умело нарисованные «стрелки» в уголках прозрачных светлых глаз подчеркивали их слегка раскосый разрез, придававший выражению ее лица оттенок задорной взбалмошности, сводившей с ума окружающих мальчишек. Одноклассники называли ее Киской, и даже это довольно банальное прозвище, созвучное имени, подогревало зависть подруг к ее успеху у противоположного пола. Что уж говорить обо мне! Я чувствовала себя Золушкой, которая так и не попала на бал, где ее Принц танцевал с другой Принцессой.