Луиза вздрогнула, внезапно услышав, как где-то совсем рядом густо запели церковные колокола. Поблизости должна быть церковь Сент-Эсташ. Наверняка звонят к утренней мессе. Она сочла этот звон добрым знаком. На новом месте нужно непременно сходить в храм, помолиться. Попросить у Господа благословения. Прямо сегодня. Мадам, уж точно, не осудит этот порыв.
Луиза взяла с консоли колокольчик и позвонила несколько раз. Совсем скоро вошла уже знакомая горничная, та, что помогала вчера. Молоденькая, розовощекая. Поклонилась:
— Доброе утро, мадемуазель.
Луиза улыбнулась:
— Доброе утро, Мари. Ее светлость уже проснулась?
Та кивнула:
— Мадам уже уехали. Еще затемно. С мадемуазель де Шаброль и своими болонками.
— А куда?
Мари покачала головой:
— Я не знаю. Прикажете завтрак?
Луиза молчала, раздумывая. Наконец, подняла голову:
— Это звонили в церкви Сент-Эсташ?
Служанка кивнула.
— Стало быть, к мессе?
Та вновь кивнула.
— А идти далеко?
— Совсем близко. У креста свернуть направо.
Луиза умылась, с помощью Мари наскоро оделась в простое саржевое платье песочного цвета. Решила позавтракать по возвращению. Накинула плащ, достала из сундука старый тетушкин молитвенник и, почти бегом, выскочила во внутренний двор. Если она и опоздает к мессе, то совсем немного.
Луиза подбежала к запертым воротам, огляделась. Из привратницкой показался слуга.
— Отопри, я хочу сходить к мессе.
Тот задрал подбородок:
— Не велено, сударыня.
Луиза нахмурилась:
— Что не велено?
— Выпускать вас за ворота.
Она нервно сглотнула:
— Почему?
— Таково распоряжение ее светлости.
— Даже в церковь?
— Никуда, сударыня. Не велено — и все. Значит, не выпущу, как ни просите. Возвращайтесь в дом.
Было понятно, что любые уговоры точно окажутся бесполезными. Ни за что не выпустит. Луиза бросила тоскливый взгляд за решетку, развернулась и медленно побрела в дом, холодея от омерзительной мысли, что оказалась в самой настоящей тюрьме.
15. 15
С каждым днем это странное заключение ощущалось все тягостнее. Мадам де Ларош-Гийон отсутствовала уже неделю. И девица де Шаброль вместе с ней. Луиза была предоставлена сама себе, но почти все время проводила в своей комнате. Просиживала у окна, с тоской глядя на оживленную улицу. Но теперь садилась так, чтобы не быть замеченной. Слушала шум огромного города, колокола Сент-Эсташ.
Люди поутру большей частью были одни и те же, и это созерцание превратилось в определенного рода ритуал. В один и тот же час прокатывала свою тележку худая долговязая зеленщица в несвежем чепце. За ней неизменно следовал гончар, согнувшийся под весом собственного товара, который нес на спине. А оборванный мальчишка, торговавший пирогами и вафлями с лотка, появлялся позже всех, но оглушительно орал, нахваливая печево. Аж в ушах звенело. Все они неизменно проходили, чтобы исчезнуть, и лишь уже знакомый господин в засаленной шляпе и сером плаще отирался на улице дю Фур с утра до ночи. Слонялся туда и обратно, подолгу разговаривал с опрятным владельцем скобяной лавки напротив, точно они были добрыми знакомыми. Было в нем что-то беспокойное, суетливое. Казалось, что даже когда он пропадал из поля зрения, все равно был где-то неподалеку. Луиза никогда не замечала незнакомца у ворот отеля, но создавалось ощущение, что особо внимательно он смотрел именно за домом. Впрочем… не все ли равно.
Каждый новый день однообразной утренней суетой был похож на предыдущий, и все это нагоняло невероятную тоску. Луиза слонялась по дому, разумеется, там, где дозволялось, на половину мадам ее не пускали. Рассматривала роскошную мебель, картины, росписи. Но все это не приносило радости. Казалось, ее светлость уехала нарочно, только бы не видеть Луизу, не находиться с ней под одной крышей. Крепла уверенность, что мадам оставила ее только из-за герцога. Точнее… вопреки. Луиза все время думала о том, поступила бы так герцогиня, не столкнись она с де Вилларом?
