Тут мальчик замолчал, глубоко вздохнул.
Он не помнил, что говорил. Но чувство единения с Творцом, для которого и фараон – песчинка, потрясло его до умопомраченья. Он ждал кары…
– Я буду д-думать… над словами камня. А т-тебе разрешаю, когда з-захочешь, быть моим г-гостем во дворце. З-завтра мы с тобой ещё поговорим, – от страха перед загадочностью мира стали двоиться буквы на языке Владыки Нила.
Он был обескуражен. Тэйе тоже не могла произнести ни слова. Впервые царствующие супруги столкнулись с тем, что было неподвластно им.
Одна мысль: этот мальчик, умеющий говорить с камнем и видеть пальцами, достоин… быть приближенным, или убитым, – свила гнездо в обеих головах.
– А что напророчил бог камня тебе? – спросила не терпящая неопределённости царица.
– Сказал, я стану самим собой, – с гордостью сообщил юный скульптор.
4
– Признайся, ты в Тутмоса влюбился, – неожиданно заявила Тэйе после вечерней молитвы, когда Аменхотеп предложил ей покататься перед сном на их любимой ладье из полированного кедра.
– Этот мальчик поможет мне освободиться от сомнений, – как будто сам себе ответил фараон.
– До сих пор я освобождала тебя…
– Мне нужен этот мальчик, – нервически вспылил Владыка Нила. – Этот несмышлёный предсказатель.
– Ты пригласишь его в спальню? – голос супруги взял басовые струны.
– Так ты об этом? Не беспокойся. Попки мальчиков меня не возбуждают. Я не любитель пробираться в спальню с чёрного хода. Я, перед которым распахиваются парадные двери… твоего дворца.
– Прости. Я тебя ревную, как тысяча гаремных жён, – поцеловала плечо мужа Тэйе.
– Кстати, они все недовольны мной.
– Пора их приструнить!
– Подскажи, как? Тебе внимают иноземные цари, – привлек к себе жену Аменхотеп Третий.
– Пусть забеременеют! Лучшее лекарство…
– Вот так рецепт. А говоришь, ревнуешь…
– Минута для семяизверженья – и год спокойной жизни.
– Что ж, потружусь. Но мы с тобой как будто избегаем…
– Я… Тутмоса боюсь. И… меня влечёт к нему, как к тайне. Заметил, какие у него уши? – от волненья потеряла дар речи Тэйе.
– Уши? – переспросил фараон, чуть не оступившись.
Ладья качнулась, приняв на борт знакомых пассажиров. Весла поднялись и опустились, выровняв скольженье по воде.
– Что у него с ушами? – не захотел терять нить разговора Аменхотеп.
– Они напоминают капитель, нежно вылепленную любящими руками…
– И эти уши слышат шёпот камня…
– А, может быть, он всё это придумал? Конечно, ведь сына нашего зовут не Эхнатон! И… он тоже сочиняет сказки. Вчера захожу в спальню, воспитатель спит. А маленький Аменхотеп, заложив ногу за ногу, что-то бормочет. Хотела разбудить Эйе, но сын не разрешил. Сказал, что сочиняет сказку… про Город Солнца, в котором все люди будут жить счастливо, где бедняки разбогатеют, – львицей замурлыкала Тэйе.
– Мой сын будет хорошим фараоном. А я? Хотел бы увидеть себя в камне таким, какой я есть.
– Увидишь, скульптор подрастает.
– Он будет в камне продлевать жизнь сына, а не мою. Я же присмотрел скульптора Бека, у которого в руках камень оживает. Не то, что у других. Как будто они сами все мертвы. Или напуганы…
– Так и есть, напуганы!
– И чем же?
– Криком матери. Многие женщины кричат во время родов, чтоб боги их услышали. Но боги все давно заткнули уши. А новорождённых пеленает страх, который как рубашка носится до смерти!
– Ты тоже кричала?
– Нет! Я слагала гимн сначала сыну, потом и Сатамон…
– Ей бы родиться мальчишкой…
