Неформал - страница 21

А что я ему могу ответить?

– Врете! – говорю, – до восемнадцати лет на рудники не посылают!

А он от кровати отошел и на меня снова обернулся, улыбается.

– Хочешь проверить? Не веришь? Тебе, наверное, больше ваш централ нравится в этом, как его… в Игнатово? Хорошее название. Знаешь, – говорит он и опять так близко ко мне наклоняется, – а у нас в детстве, дурачков и дурочек вроде этой твоей Марины так и называли – игнашками…

Тут меня словно за горло кто-то схватил и душить начал.

А он на часы смотрит и говорит:

– Час назад вертушка туда ушла с твоей Мариной, мы ее туда отправили, чтобы она здесь не мешалась. Да ты не волнуйся так, ей там хорошо будет. Подлечат немного, дурь повыбьют. Врачи и санитары там хорошие, умеют это делать, – а сам на меня смотрит.

Тут у меня кулаки сжались, а деваться-то мне некуда! А он снова ко мне наклоняется и спрашивает:

– Будешь теперь с нами сотрудничать?

Ну тут я ему и врезал так, что очки слетели, а потом сиганул через головку кровати да в коридор, думал, я буду не я, если не сбегу, да куда там! В коридоре этот высокий меня снова скрутил и по полу обратно в палату приволок. Медсестра или врачиха, кто она там, эта, в белом халате, визжала так, словно не меня, а ее саму били. А потом бюреры вдвоем меня держали, а медичка что-то мне в руку вкатила, и у меня голова сразу закружилась, и только минут через десять я в себя пришел.

Очнулся, а бюрер в кителе мечется по палате, халата на нем уже нет, скулу трет, по которой я ему врезал, и с кем-то разговаривает: у него гарнитура маленькая такая на ухо надета. Увидел, что я зашевелился, разговор закончил, встал в ногах, глаза злые. Я смотрю, а глаза у него разные! Один черный, а второй голубой, словно он линзу вторую забыл поставить. Смешно и даже жутко в такие глаза глядеть. Но мне больше жутко.

А он зубами скрипит. Подошел ко мне и рукой за горло взял, а рука у него холодная, как лед, а потом он ее сжимать начал, и что-то тут со мной сделалось, что я понял, лучше разу помереть, чем терпеть такое. Я за руку его схватил, а ему хоть бы что. И снова все от меня вдруг так отдалилось, и голоса его я уже совсем не слышал. И такая боль! Сразу во всем теле и особенно – в груди. А потом он хватку вроде бы ослабил и мне, наконец, вздохнуть дал. И снова так ласково-ласково говорит мне, почти шепчет:

– Будешь с нами сотрудничать?

– Буду! – сиплю я и головой мотаю.

А что мне еще было им ответить? Вы что бы ответили, если бы вас так душили? Короче, взяли они меня в оборот и наручники не понадобились. Под лопатку мне маячок вкололи – чтобы сам вырезать не мог, к уху каким-то прибором, похожим на степлер, микрофон прицепили, никому не видно, а я их слышу, а в правую бровь вставили крохотный такой серебряный пирсинг со встроенной камерой и микрофоном.

Ненавижу пирсинг…

Но, знаете, что самое интересное? То, что я боли почти не чувствовал, хотя и должен был, а еще то, что все это почти сразу же заживало. И ни тогда, ни потом не болело. В общем, выставили меня из больницы через час, шмотки отдали, и только тогда я о пистолете вспомнил, он же у меня в куртке остался, а куртки среди вещей и не было. Ну ладно, думаю, мало ли, может, они решили про него умолчать, забрали да забрали, мне незаконное владение оружием не предъявили и ладно.

Спускаюсь по лестнице, гляжу, а в приемном покое девчонка эта рыжая сидит, которая меня сбила. Смешная она такая, чесслово: волосы ярко-рыжие в разные стороны прядями торчат, шапочка эта зеленая сеточкой, глаза зеленым накрашены, и помада тоже такая же рыжая, и веснушки, я сначала даже подумал, что она их специально нарисовала, такие они неправдоподобные были, а потом понял, что просто она такая и все. Меня увидела, глаза вытаращила, подхватилась со скамейки, я гляжу: а у нее в руках моя куртка! Ну мне сразу полегчало. Взял я куртку, пистолет щупаю, а пистолет, как это ни странно, на месте, а она что-то щебечет, щебечет и никак остановиться не может, и до меня так медленно начинает доходить, что она безумно рада, что я живой остался, потому что она считала, что меня вот-вот должны были с реанимации вперед ногами вывезти, а тут я стою перед ней целый и невредимый, а еще она говорит, что сделает для меня все, что угодно, лишь бы я на нее в суд не подавал, потому что сейчас сбить несовершеннолетнего – это очень большие деньги надо заплатить, и ее родители, конечно, не очень бедные, но таких денег у них точно нет.