Неформат - страница 35

версту разило не городом (пусть провинциальным и непритязательным), а самой захудалой

деревней. То ли дело Торжок или Великие Луки! Или, на худой конец, какая-нибудь Гатчина…

Вроде тоже глушь, но от тех названий веяло стариной, ярмарками, рыбными обозами,

купеческими загулами, колокольным звоном. Их даже упоминали в школьных учебниках истории.

От Изотовки, Кадиевки, Макеевки и прочих донбассовских дыр веяло мещанством худшего

пошиба – всеми этими коврами на стенах стандартных хрущёвок-малометражек, пьяными

воплями в открытые окна невысоких домов в разгар лета: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня…»;

да ещё этим мерзким, базарным словом «скупилась»!» «Я вчера была в магазине и скупилась…»

Это хуже похабщины. Но вопрос был задан, и она выжидающе смотрела на него внимательными

беличьими глазами с интересом и совсем не высокомерно, и он снова, как и вчера, ощутил

небывалую до этого лёгкость в общении с ней. Вадим лишь на долю секунды пожалел, что не

встретил её года три назад в Москве – это были бы совсем другие годы! Болталось с ней легко, и

всё, что он обычно мысленно обсуждал и анализировал только сам с собой, от чего закипал

перегревшийся его мозг в предутреннем сне – всё это, оказалось, можно как-то просто и без

стеснения обсуждать с ней. Ну, за исключением эротических снов – тех самых, которые донимали

мужчин со времён Адама. Пушкин, к слову, жаловался Кюхельбекеру, что ему-де всю ночь

накануне снились «нагие девы».

Изотовка по сравнению с ночным неистовством плоти – детский утренник.

Странно, он вдруг почувствовал себя с ней тоже москвичом – не провинциалом, а именно

столичным жителем, но только более искушённым, чем она, – этаким антропологом, готовым

познакомить менее опытного коллегу со странностями и причудами аборигенов далёкого

архипелага. Как там было в школьном учебнике литературы об Островском? «Колумб

Замоскворечья»? Вот и он почувствовал себя таким Колумбом, открывающим наивной юной деве

жестокую правду жизни.

Они шли по утоптанной дорожке вдоль корпусов турбазы, с облегчением сбросив с себя

обузу – горные лыжи, на которых пытались кататься всё утро.

– Изотовка – это ничто, – категорично озвучил свой главный тезис Савченко. – И находится

она нигде. В этом, пожалуй, и заключается проблема.

– То есть ты человек ниоткуда? – спросила Ляля тоном первой ученицы.

– Да, именно так. Изотовка – это не место, это образ жизни, и совсем не мой. И получилось

так, что я там прожил всё детство, но не имел с ней ничего общего. Только и ждал, как бы оттуда

сбежать в Москву.

– Ну, это уже ближе к теме. Я имею в виду, что это не место, а образ жизни. Вот с этого

места поподробнее, пожалуйста.

– Объясняю. Население – потомки раскулаченных, бежавших от голода жителей

центральных районов России, а самое главное – уголовники с судимостями. У моего школьного

приятеля мать в детской комнате милиции до сих пор работает. Так вот закрытая статистика:

каждый третий взрослый в Изотовке имеет в прошлом судимость. Основное – угольные шахты;

есть ещё целый цветник интересных производств – ртутный комбинат, например. А есть

коксохимзавод. И ещё азотно-туковый завод. Можешь себе представить, какая там атмосфера?

– Ну, у нас в Москве тоже есть места не подарок, – неуверенно заметила Ляля. – Тот же

ЗИЛ, например. Или Нагатинская пойма.

Савченко нетерпеливо помотал головой:

– Нет, ты не понимаешь. То же, да не то. Я же тебе говорю, это не география с розой ветров