Неформат - страница 44

внешней привлекательности! А с ней, с Лялей, он вёл себя так, будто неожиданно выиграл в

лотерею счастливый билет и просто не знал, какой приз полагается победителю. И не стремился

получить этот приз!

А немецкие кузнецы далеко там, в квартире на Кутузовском, неумолимо отбивали

уходящие часы и дни этих каникул. И отчаявшись, Ляля решилась. Предстояло сыграть

неведомую, не игранную доселе партию – антипода томной недотроги, фатально клонящейся

перед напором неумолимой мужской силы ловеласа; нет, роль была из тех, что не найдёшь мало

сказать в журнале «Работница», но и в «Плейбое», – роль соблазнительницы, достойной

наследницы Евы. Только пришлось ещё совместить её с ролью змея-искусителя. Ляля продумала

операцию совращения до мелочей. Нужно было выбрать момент, когда Лильки не было в

комнате. А такое случалось только утром, когда Лилька в шумной компании молодых людей,

которые шутливо боролись за честь нести её лыжи, весело убегала кататься на склонах.

Совместить это с вечерними посиделками – распиванием спиртных напитков и песнями под

гитару – было нереально: всё происходило, как правило, в холле их корпуса. Без конца кто-то

кого-то искал, хлопала дверь, гремела музыка, прерываемая лишь взрывами хохота. Создать в

этих условиях романтическую обстановку невозможно. На трезвую голову раскрепостить егеря

представлялось, конечно, ещё сложнее. Но изобретательность хитрой наследницы Евы и змея из

Эдемского сада не знала границ. И Ляля назначила для себя кодовый день «Ч».

Она, конечно, схитрила, что больна, и он потом, много позже, когда всё произошло,

высчитал этот подвох. А с утра он ничего не понял, кроме того, что на улице метель. До него вдруг

дошло, что это их предпоследний день вдвоём: завтра на базе планировался общий разъезд по

домам. Череда роскошных альпийских рассветов последней недели, с красным диском солнца,

похожим на спелую хурму, которой торговали здесь по выходным кабардинки, солнца, с

регулярностью часового, выходящего из морозной туманной мглы, – всё это подошло к концу в

тот, такой памятный ему, день. Или она (так он думал много раз потом) специально наколдовала

непогоду. Метель потихоньку подкралась ещё ночью, перед рассветом, начавшись как мягкий

московский снегопад, а ближе к утру стала лепить в окна большими мокрыми кляксами всё гуще и

гуще.

Он отправился с приятной привычностью к её корпусу через эту пургу, взрывая ногами

глубокий пушистый снег и оставляя за собой две глубокие борозды, как когда-то в детстве в

Изотовке на проспекте Победы. Снег падал чуть наискось густыми лохматыми хлопьями; снег был

его попутчиком, ветер заметал его из-за спины и бросал охапками вперёд, и Вадим торопился ему

вслед. «Завирюха», – почему-то вспомнилось ему украинское слово из школьных сочинений или

прогнозов погоды на киевском ТВ. Это не метель, а именно «завирюха». А снежные вихри,

танцевавшие вокруг него, превращали окружающее в таинственную, темнее обычного декорацию

сказки. И она, как хитрая сказочная лисица, специально тогда опоздала. А он и не догадался,

этакий простодушный медведь! Она опоздала – чего раньше не случалось, – и он даже стал

беспокоиться. Ему на секунду показалось, что и последние две недели, и все их встречи и

разговоры, и то, как она держала его за руку по дороге в столовую, – всё это наваждение,

оставшееся там, на яркой солнечной стороне, по другую сторону метели.