Неизведомости - страница 4

– Нет у нас рук, – вдруг пробурчал таинственный незнакомец.

– Жора! – с досадой воскликнула женщина.

– А что Жора? – снова пробормотал невидимый Жора, – если он на нас ствол настоит, как мы руки поднимем, мол, сдаемся? О тебе же забочусь, Марин.

– Самому не верится, но в этой ситуации я Георгия поддержу, – раздался другой голос.

– Петр, и ты туда же? – устало вздохнула женщина. – Почему только мне здесь не наплевать на элементарные правила конспирации?

– Ах, Ma chérie, Мариночка-Марина, – протянул Петр, – неужели тебя не интересует сия vita nova? В нашем-то стесненном рамой положении, три бесприютные фигуры, напрочь лишенные каких бы то ни было красок жизни! Я с вами уже покрываюсь кракелюрами от тоски!

– Это не кракелюры, – хмыкнул Жора, – это у тебя от раздутого самомнения рожа трескается.

– С меня довольно! – взвизгнул Петр, – бросаю перчатку! Дуэль! Дуэль до последней капли краски! Да начнется Danse macabre!

– Какую перчатку? У тебя даже рук нет, балда, – прыснул Жора.

– Да прекратите, сколько можно! – тщетно пытаясь унять спорщиков, тараторила Марина. Страсти кипели нешуточные.

Прислушиваясь к перепалке неизвестных, Леонид шаг за шагом медленно шел на звуки спора, пока не остановился у картины художницы Л. в конце зала. Постсупрематическая работа, по всей видимости являющаяся оммажем на живопись самого Малевича, состояла из трех мягких округлых фигур, изображенных по пояс – двух мужских позади и женской по центру на переднем плане. Бледное небо на фоне, обозначенное вверху картины полоской легкой синевы, почти совсем выцветало к горизонту. В холодном пространстве угасающих красок яркими цветовыми пятнами были четко выписаны геометричные фигуры с округлыми телами, длинными шеями и желтоватыми лицами, полностью лишенными черт. Леонид застыл перед картиной, потеряв дав речи – голоса явно доносились из холста.

– А ну заткнулись оба! – властно прогремела вдруг Марина, и спорщики тут же угомонились. – Кажется, он стоит прямо перед нами.

– Не вижу, у меня ведь нет глаз, – язвительно отозвался Жора.

– Мсье, если вы и правда здесь, подал бы вам руку, чтобы засвидетельствовать свое почтение, но таковой возможности не имею, – извиняющимся тоном добавил Петр.

– Что за чертовщина!? – закричал на весь зал Леонид.

(Прим. Вернее, он употребил несколько другое выражение, но оную газету читают в том числе нежные цветочки, норовящие упасть в обморок от любой скабрезности, посему, укажу так. Уверяю вас, это единственное намеренное искажение в нашей истории! Продолжим!)

– Пожалуйста, не при дамах! – испуганно воскликнул Петр.

– Да, не при Петеньке, – хихикнул Жора, – он у нас чувствительный!

– Я схожу сума, – замотал головой Леонид, – этого не может быть! Да-да, этого никак не может быть. Наверное, я сплю. Я сейчас просто ущипну себя и проснусь. Да-да, конечно, это просто дурной сон, закемарил на посту, известное дело.

Леонид закрыл глаза и принялся щипать себя за все, до чего дотянулся. Перестарался и сделал больно. Поморщился, укорил себя за излишнее рвение и приоткрыл один глаз – перед ним все еще висели «Три фигуры».

– Ну как? – раздался из картины меланхоличный голос Жоры.

– Нет-нет-нет-нет-нееет, – протянул охранник, отошел от картины, сделал круг по залу и вернулся, продолжая мотать головой.

– Вы здесь? – раздался голос Петра. Он старался говорить нарочито мягко и любезно.