Все это привело Государя в хорошее настроение. Великий Князь провел вечер у Императрицы; министров не было. Нессельроде пришел только на минуту, чтобы прочитать Его Величеству депешу, так как в этот вечер отсылают курьера в Вену и Нессельроде отправился, чтобы отпустить его. Государь пришел к Императрице в 9 часов. Войдя, он сказал ей:
– Сегодня вечером я в отпуску. Могу отдохнуть.
– Тем лучше, – ответила Императрица, – это так редко. Когда К. П., К.Т. и другие у вас, то остаются до самого ужина.
На вечере были: Жуковский, Сесиль Ф.[144] и Виельгорский, пришедший, чтобы читать; я дежурила. Другие фрейлины, родители которых живут не во дворце, ездят к ним, ездят и в театр гораздо чаще меня, так как театр вызывает у меня мигрень; я езжу только на очень хорошие пьесы, а главное, на хорошие оперы[145]. Императрица так добра, что часто спрашивает у дежурной фрейлины: не желает ли она быть свободной вечером, и избавляет ее от вечернего дежурства, а я дежурю так охотно! Я всегда могу позже поехать к Карамзиным или сделать вечер у себя на «чердаке»[146]. Императрица, отпуская меня, часто говорит: «Я полагаю, что вы с Жуковским едете к милым Карамзиным. Пожелайте от меня Екатерине Андреевне всего хорошего».
* * *
Вчера Его Величество заставил меня прочесть строфы из «Евгения Онегина», доверенные мне Пушкиным. Находят, что я читаю хорошо. Государь был доволен чтением, он терпеть не может напыщенности. Он спросил меня:
– Составляют ли эти стихи конец песни? Мне кажется, что последняя песня, которую я читал, была закончена.
– Это наброски, Ваше Величество, – ответила я, – Пушкин только хотел, чтобы вы прочли их на случай, если он напишет еще главу, куда они войдут. Он утверждает, что часто видит во сне стихи и что они одни только и хороши.
Государь улыбнулся:
– Скажите ему от меня, что я прошу его видеть таких снов побольше, так как для русской поэзии это прекрасные сны.
Тогда я сказала:
– Пушкин говорил мне, что русский язык алмаз и что он подходит ко всякого рода поэзии.
Государь опять улыбнулся:
– Алмаз для того, кто умеет его гранить.
Он оставил у себя стихи, чтобы перечитать их.
* * *
Императрица передала мне стихи Пушкина от Государя, уехавшего в Гатчину на чьи-то похороны. Она заставила меня перечитать эти стихи и объяснить то, что нехорошо понимала. Затем она сказала мне, что удивляется, как мало восхищаются талантом Пушкина, что в Германии Шиллер и Гёте прославились очень быстро, а русское общество слишком равнодушно к родной литературе. Она, которая так любит великих немецких поэтов и знает наизусть множество стихов Шиллера и Гёте, была поражена равнодушием окружающих ее людей к русским поэтам. Сесиль тоже была поражена этим, когда приехала в Петербург.
* * *
Сегодня вечером Государь был расположен рассказывать. Не было министров с бумагами, и он отдыхал. Нас было мало, я дежурила вместо Софи[147], – она больна. Жуковский, Сесиль и Виельгорский приглашались каждый вечер zum Tee und Suppe (на чай и ужин [нем.]).
Государь говорил с Жуковским о Веймаре. Он видел Гёте у Марии Павловны.
Императрица сказала ему:
– Черненькая говорила мне как-то, что хотела бы видеть вас вместе с Гёте.
– Почему? – спросил Государь.
– Скажите почему, – прибавила Императрица.
– Потому что у вас античная и классическая голова, – ответила я, – голова Юпитера, а у Гёте также античная и классическая голова; Пушкин говорил мне, что это очень редко встречается.
