Аджан Чаа рассматривал добродетель – шила (sīla) – как главную защиту сердца и советовал всем, кто был серьёзно настроен на поиски счастья и гармонии в жизни, серьёзно и искренне подходить к сохранению обетов – будь это пять обетов домохозяина[15] или свод из восьми, десяти или двухсот двадцати семи обетов, предназначенных для члена монашеской общины. Разнообразные добродетельные действия тела и речи приводят сердце к гармонии с Дхаммой и таким образом становятся основой для концентрации, прозрения и окончательного освобождения.
Во многих отношениях шила – это следствие внутреннего качества верного воззрения, и между ними существует взаимосвязь: если мы понимаем закон причины и следствия и видим, что цепляние ведёт к дуккхе, то будем подходить к своим действиям с большей ответственностью; и точно так же, если действия наших тела и ума отличаются честностью, уважительностью и не причиняют никому вреда, то они послужат причинами нашего умиротворённого состояния, что в свою очередь облегчит нам понимание закона, управляющего работой ума, и поможет быстрее развить верное воззрение.
Одним из главных последствий подобной взаимосвязи, которое регулярно упоминал Аджан Чаа, – как, например, в беседе «Условности и освобождение от них», – является одновременное понимание сущностной пустотности всех условностей (например, денежных вопросов, монашества, социальных устоев) и необходимость, тем не менее, относиться к ним с подобающим уважением. Это, возможно, выглядит как парадокс, но он рассматривал срединный путь именно как решение этой дилеммы. Если мы цепляемся за условности, то сами всё усложняем и ограничиваем себя, и в то же время, когда мы отрицаем или стараемся не обращать на них внимания, то теряемся, вступаем в конфликты и попадаем в неловкие ситуации. Он понимал, что при правильном подходе можно с уважением относиться к обоим аспектам, и это будет естественным образом нести свободу, не требуя вымученных усилий и компромиссов.
Возможно, в силу собственного глубокого прозрения в этот аспект учения он мог быть твёрдым ортодоксом и аскетом как буддийский монах, оставаясь при этом расслабленным и не стеснённым теми правилами, которые соблюдал. Большинству людей, что его знали, он казался самым счастливым человеком на земле – что, возможно, некоторые восприняли бы с иронией, поскольку за всю его жизнь он ни разу не занимался сексом, у него не было денег, он никогда не слушал музыку, он часто проводил весь день (а день его длился 18–20 часов) с незнакомыми людьми, он спал на тонком матрасе, набитом лишь травой, страдал от диабета и переболел несколькими штаммами малярии. Этот человек даже получал удовольствие от того, что еда в монастыре Ват Па Понг считалась «худшей едой в мире».
Методы практики
Аджан Чаа тренировал своих учеников, используя для этого широкий спектр разнообразных подходов. Наставления давались преимущественно устно, в манере, которая уже упоминалась в этом предисловии. Однако значительная часть процесса обучения происходила в рамках того, что можно было бы назвать «наставление, соответствующее ситуации». Аджан Чаа понимал, что для того, чтобы в сердце действительно запечатлелись какие-нибудь из аспектов учения и произвели тем самым его трансформацию, урок должен быть подтверждён личным опытом, и одного лишь интеллектуального понимания недостаточно. Поэтому он задействовал множество повседневных событий и задач рутинной монашеской жизни общины, а также положения образа жизни тудонга в качестве методов обучения и тренировки своих учеников. Они принимали участие в проектах, связанных с жизнью общины, учили наизусть правила, выполняли рутинную работу, сталкивались с внезапными изменениями в привычном расписании. Все эти и многие другие испытания были использованы как открытое обучающее пространство, где можно было исследовать возникновение дуккхи и пути её устранения.
