Как видите, следовать винае бывает весьма трудно. Вам нужно довольствоваться малым и держаться в сторонке. Вам нужно наблюдать за тем, что происходит, и правильно это оценивать. Однажды, когда я путешествовал по провинции Сарабури, наша группа остановилась ненадолго в деревенском храме. Настоятель этого храма имел такой же статус в общине, как и я. Утром мы всей группой отправились за подаянием, а потом вернулись в монастырь и приготовились к приёму пищи. Через некоторое время в помещении монастыря появились миряне и стали там расставлять чаши с едой. Затем пришли монахи, расставили чаши в один ряд и, открыв крышки каждой, подготовили еду для формального подношения. После этого один из монахов дотронулся пальцем до блюда, стоявшего с одного конца ряда, а один из мирян дотронулся до блюда, которое стояло с противоположного конца ряда. Вот и всё! После этого монахи собрали все чаши с едой и расставили их для трапезы. В нашей группе было, кажется, пять монахов, но никто из нас даже не дотронулся до еды, поднесённой таким образом. Собирая подношения в соседних деревнях, нам удалось собрать лишь пустой рис. Когда все принялись за еду, мы ели только пустой рис. Никто из нас не осмелился взять то, что лежало в чашах, которые принесли миряне.
Так продолжалось много дней подряд, пока я не стал замечать, что эта ситуация беспокоит настоятеля. Один из местных монахов, вероятно, рассказал ему, что «странствующие монахи не едят то, что подносят миряне, и абсолютно непонятно, в чём, собственно, дело».
Нам оставалось провести в монастыре ещё несколько дней, поэтому я решил пойти к настоятелю и объясниться.
Я сказал: «Досточтимый настоятель, не могли бы вы уделить мне немного времени? Мне кажется, кое-что в нашем поведении озадачивает вас и монахов вашего монастыря, а именно то, что мы не едим поднесённое мирянами. Мне бы хотелось прояснить эту ситуацию. На самом деле, в этом нет ничего такого особенного. Просто я приучен к определённой практике и выполняю её, когда дело касается подношений еды. Если сначала миряне приносят и расставляют чаши с едой, потом монахи открывают эти чаши и сортируют их, и лишь после этого происходит формальное подношение, то это неправильно. Это нарушение класса дукката, а именно: если монах дотрагивается до еды до того, как она была формально поднесена и передана ему прямо в руки, то это делает еду негодной. Согласно винае, любой монах, кто ест такую пищу, совершает нарушение.
Дело лишь в этом, досточтимый настоятель. И, говоря это, я не имею намерения кого-либо критиковать или принуждать вас и ваших монахов перестать это делать. Вовсе нет. Я просто хочу, чтобы вы понимали, что, поступая так, я движим благим намерением, ведь мне предстоит остаться тут ещё на несколько дней».
Он вскинул свои руки в жесте анджали (añjalī)[48]: «Садху (sādhu)[49]! Это просто замечательно! Я никогда прежде не встречал в Сарабури монахов, которые следовали бы второстепенным правилам винаи. Разрешите выразить вам своё одобрение. И, конечно же, я не возражаю против подобной практики! Напротив, это очень хорошо, что вы её придерживаетесь!»
На следующее утро, когда мы вернулись после сбора подношений, никто из монахов уже не касался чаш раньше времени. Миряне сами сортировали и раздавали пищу монахам, поскольку опасались, что в противном случае те не станут её есть. После всего произошедшего монахи и послушники этого сельского монастыря выглядели очень напряжёнными, и поэтому я пытался им объяснить, в чём тут суть, чтобы они смогли наконец расслабиться. Мне кажется, они стали опасаться нас, поскольку большую часть времени оставались в своих хижинах и хранили молчание.
