– И что же он?
– Сказал, что в гробу и белых тапочках нашу общественную жизнь видит.
Я сделал пометку в блокноте и задал очередной вопрос:
– Говорят, он на почве ревности общественный порядок и прежде нарушал?
Секретарь ячейки с обречённым вздохом кивнул.
– Нарушал. Но это ещё до моего назначения было!
– Хорошо его знаете? Меня даже не он сам, а его бывшие девушки интересуют.
Молодой человек наморщил лоб.
– Пожалуй, смогу нескольких назвать. Но далеко не всех. Шибко он влюбчивый.
Имён набралось с полдюжины, заодно я выспросил фамилии тех, с кем у Рогоза случались конфликты, уточнил дату проведения товарищеского суда, а после попросил дать вспыльчивому аспиранту объективную характеристику.
– Сразу и напечатайте, – указал я на пишущую машинку.
Молодой человек в такой малости представителю студенческого самоуправления отказывать не стал, и очень скоро я шагал по коридору, по диагонали просматривая текстовку.
Политическая незрелость, обособленность, игнорирование общественной деятельности, беспорядочная личная жизнь, собственническое отношение к женщинам, конфликтность, систематические драки, а в довершение всего – высочайшая квалификация и особое отношение со стороны профессора Чекана.
То что надо! Жаль только должность у подписавшего характеристику не та, чтобы к ней всерьёз отнеслись. Но это дело поправимое.
Бюро институтской организации Февральского союза молодёжи занимало несколько помещений на верхнем этаже главного корпуса, расположение – престижней некуда, да только комнатушки те были откровенно крохотными, и людям приходилось в них не просто тесниться, а буквально сидеть друг у друга на головах. Впрочем, второму секретарю выделили персональную каморку, где при включённом радиоприёмнике можно было даже не особо опасаться, что разговор расслышат соседи.
Я постучал в дверь с табличкой «И.В. Снегирь, второй секретарь», сразу приоткрыл её и заглянул в кабинет с письменным столом, узким окном, шкафом и портретом Баюна рядом с республиканским гербом.
– Не помешаю?
Инга оторвалась от печатной машинки, откинула с лица русую чёлку и улыбнулась.
– Здравствуй, Петя! Давно не появлялся!
– В отпуск же ездил. Неделю в Зимске провёл.
– Новый год с родными встретил? – вздохнула барышня. – Везёт!
Я прикрыл за собой дверь и ухмыльнулся.
– Да я лучше бы вдвоём с тобой под бой курантов…
– Ой, брось! – рассмеялась Инга. – Чего пришёл?
– Считаю, нашим организациям надо теснее взаимодействовать друг с другом, – сказал я и многозначительно похлопал ладонью по столешнице. – Гораздо теснее!
Инга покрутила пальцем у виска.
– Ты о чём-нибудь другом думать способен вообще?
– Увы, только о другом и приходится думать, а тебя, вот, увидел и сразу накатило. – Я расстегнул портфель и принялся выискивать в нём нужный листок, попутно спросил: – Нога как?
– Ломит к перемене погоды, но терпимо.
– Не отнимается?
– Давно уже нет. Твоя техника отлично работает.
Я покачал головой.
– Она просто купирует симптомы и полноценную реабилитацию заменить не сможет.
– Уже всё хорошо! – отрезала Инга, ясно давая понять, что разговаривать на эту тему не расположена.
Она очень быстро восстановилась после полученных летом травм, но левая нога изредка отнималась, вот я и поставил бывшей однокласснице технику дублирования сигналов нервной системы. Ей бы вдобавок на курс реабилитации походить, да куда там! Инга с головой ушла в учёбу и общественную работу, словно что-то кому-то хотела доказать.
