А ночью ему приснился сон. Приснился шар, явился образ… «Явился! – взвился он против проявившегося в сознании слова. – Являются только черти во сне!» И осекся. Кто является, он знал, но ведь и она… эта… тоже явилась. Он мог поклясться в этом. Как и в том, что прекрасней явления он еще не встречал. Даже Лалелла… Воспоминание о Лалелле в этом месте рассуждений он решительно задвигал в дальний угол памяти. Хотя, если хотите, Лалелла совсем не явление. Вот так.
Ах, если бы не след на стене! Все можно было бы объяснить в пределах логики, не будь этого проклятого следа. Он путал все карты, он был реален, и потому понуждал верить в то, во что верить не хотелось. Или не моглось. Впрочем, почему же только нереальность? Быть может, шар, в самом деле, влетел в комнату, когда он спал, и так своеобразно повлиял на его психику, что он поверил в свои видения. Может быть, он излучает какие-то неизвестные лучи, а они угнетают человеческий мозг, вызывают галлюцинации? Он входит в сон, он брызжет огнем, и все, что видит человек, он видит сквозь неживое призрачно-голубое пламя. И сон уже не сон, а одурь. Человек и спит, и не спит. Он видит все с закрытыми глазами. А потом шар взрывается, и дурман рассеивается. А память остается. Быть может, по неизвестным его законам так и должно случаться? Просто неизвестное физическое явление. Просто… Но как быть с видением? Если шар реальность, значит, чудный образ – бред, сон, что угодно, но только не явь. Ему нет места под солнцем, с ним невозможно встретиться на утренней заре и спросить, зачем он так прекрасен! В смысле, она, девушка.
Остается память…
Согласиться на это Тант не хотел, не мог…
В тот год, ничем, в общем-то, не выдающийся среди подобных ему проплывающих кадров в киноленте жизни, неожиданно заговорили о чудесах. Заговорили все, сразу и повсеместно. Припоминали всевозможные случаи, сбывшиеся приметы, знамения и прочие удивительные вещи. Кто-то где- то видел черта, над кем-то поиздевалась ведьма, кого-то невзлюбил домовой… Нашлись очевидцы, рассказавшие, что снова слоняются по улицам города злые оборотни, и – совсем страшное – объявился упырь, которому, правда, пока не везло в его губительных замыслах. И даже поговаривали, шепотом, что в городе иной раз бывает сама Она.
Кто Она такая – этого никто не знал. Но все были уверены, что – ужас, ужас…
– Ерунда, чушь, небылицы! Простота святая! – фыркал на все это Тант, непоколебимо уверенный, что потусторонний мир, фантазии о нем – от умственной инфантильности и душевной плесени.
Зато, когда он показал сослуживцам газеты со статьями о девушке Нике, кто-то воскликнул:
– Вот видишь, и здесь не обошлось без нечистой силы. Дело нечисто!
– Нет! – взвился Тант. – Чисто, ребята, все здесь чисто! И я докажу вам это!
Улыбались, шутили, пожимали плечами… Отводили глаза.
«Что ты, Тант, – говорили они, – успокойся. Это ведь обычная газетная «утка». Приманка для читающей публики. Шутка – и ничего больше. Ну, не тебя учить, что может означать подобное…»
– Не может быть! Неужели вы не чувствуете, что все это правда? – не соглашался Тант. – Вы, ребята, так слепы, что мне жаль вас. И, представьте, мне стыдно, я, как-никак, знаком с вами.
– Тебе нужно было родиться в другое время, – смеялись над ним. – Ты опоздал, чудак, угомонись!
– Нет, друзья, – стоял на своем он, – наше время совсем не простое, и в мире еще много недоработанных дел и нераскрытых тем. Кроме того, я имею желание доказывать себе постоянно, что сегодня я сильней и лучше, чем был вчера. Только этот эликсир способен поддерживать во мне огонь. Иначе я жить, не согласен.
