Вспомнив о путеводителях, Тант подошел к книжной полке и, несмело, осторожно протянув руку, прикоснулся к теплым переплетам, словно испрашивая прощения у них за долгое забвение. Ему показалось, что книги ответили на его прикосновение легкой дрожью понимания. Какой-то импульс прошел от них по его руке, и оживил в нем нечто, казалось, утраченное навсегда.
Тант улыбнулся.
– Вот и хорошо, – сказал он, – не будем ссориться.
Странную все-таки власть имеют над нами книги. С виду – обыкновенный предмет, с которым каждый волен делать все, что угодно, а – не может. Должно быть, слишком много своей души вкладывают в них создатели, и книги перестают быть просто вещами, начинают жить своей отдельной жизнью, как самостоятельные сущности. Хотя, конечно, среди людей встречаются разные индивиды…
Как-то, дождавшись очередного выходного, Тант выбрался из дома. Был ранний час, когда над городом лишь начинала приподниматься пелена сна, и горожане, открывая глаза, вспоминали, что впереди их ждет целый день отдыха, и наслаждались возможностью помедлить еще хоть миг. Или два мига – сколько кто пожелают!
По улицам, заметая ночные следы, прибираясь, вилась поземка, там и сям роняя клочья своей невесомой шерсти. Тант дышал утренним воздухом, хмелея от его чистоты и свежести. Он был в радостном возбуждении, предвкушая встречу со своим старым, добрым знакомым. Вспомнил, как впервые вошел в тот дом неподалеку от Центрального городского рынка. Закрыл за собой дверь – и словно шагнул в другой мир. Иные звуки, иной воздух, иное время. Какая-то старая, забытая эпоха жила здесь, не изменившись, как множество лет назад, будто стены дома обладали удивительной способностью отражать яростный натиск временного потока.
– Вам, наверное, все здесь кажется странным, – сказал тогда хозяин, делая широкий жест вокруг себя. – Не удивляйтесь, это просто причуды отставного историка. Я столько лет копался в старине, что теперь не могу без нее жить. Да и, признаться, не желаю по-другому. Все эти старые вещи – мои друзья, и мы по-стариковски поддерживаем друг друга.
Большая часть тех путеводителей, что удалось собрать Танту, перешло к нему из рук старого историка.
«Как там дядюшка Булль? – думал Тант. – Не изменился, наверное, ничуть». И вздохнул. Он чувствовал угрызения совести оттого, что давно не навещал антиквара. Собственно, для того, чтобы обрести душевное равновесие и настроиться на предстоящую встречу, а не искать оправданий, он вышел заранее и отправился пешком.
– А, Тант, здравствуй, дорогой! – встретил его старик с радостным возбуждением. Он провел гостя в комнату и усадил в покойное, громадных размеров, кресло, деликатно скрипнувшее под гостем своей драгоценной кожей. Сам устроился в таком же напротив, близко, и, подавшись вперед, положил руку ему на колено и заглянул в глаза.
– Где же ты пропадал, голубчик?
Тант смущенно заерзал на месте.
– Да, знаете… – протянул он и сделал неопределенный широкий жест.
– Понимаю, – пришел ему на выручку дядюшка. – Дела сердечные. Близорукие глаза его озорно блеснули за круглыми стеклами очков.
– Как вам сказать… – снова промямлил Тант. – Да… впрочем, нет… не знаю…
– Ах, молодость, молодость, – грустно покачал головой хозяин. – Прекрасная пора, у нее лишь один недостаток – быстро проходит. Но – молодец, что пришел. Хорошо, что не изменяешь своим привязанностям – и старым друзьям. Это очень важно – иметь в жизни душевную симпатию, душа, знаешь ли, тоже должна чем-то питаться. Если не любовь, так хотя бы что-то вместо нее. Ты уж поверь мне, я в этом кое-что смыслю.
