Кто вообще дал ему право называть меня Трусишкой? Думает, что спас один раз от хулиганов и теперь всё может? Если, конечно, помнит, что спас. А, если нет, то у него даже оснований так со мной обращаться никаких! То, что я работаю в его отеле и убираю его номер не в счёт. С таким же успехом он мог придумать прозвища ВСЕМ своим горничным, а насколько я знала, у них их нет. Иначе бы Кошкина каждому второму до блевоты хвасталась, а Кобылина плакала. Ну это если бы он руководствовался производными от фамилий. Архипову было трудно переделать. И почему Огнев остановился на Трусишке я не имела ни малейшего представления.
Ну хорошо, что хоть не Зайка.
Хотя бесит всё равно.
Б.Е.С.И.Т. Что дурно сказывается на моей работе, потому что некогда плавные движения становятся рваными и грубыми. А ещё я без остановки ворчу себе под нос. Если бы Марина Николаевна видела, как я бросаю дорогое шампанское в холодильник, точно свернула бы мне шею.
― В холодильнике зелёный контейнер с котлетами и салат. Это твой ужин. Не забудь съесть. На завтрак принесу горячих булочек.
― Мне кажется, или ты меня откармливаешь?
― А у меня есть выбор? Ты без меня в ходячий скелет превратишься. Совсем ведь о себе не заботишься.
И приятно беспокойство подруги, улыбаюсь даже, но глаза всё равно закатываю.
― Я могла поужинать и на кухне. Ни к чему было.
― Ага, могла бы, да не поужинала бы. Я тебя как облупленную знаю, Поль. Ты так работой увлекаешься, что про всё на свете забываешь, ― безапелляционно вертит Наташка головой. ― Так что никаких возражений. Чтобы всё до крошки съела. Утром проверю. Кстати, котлеты домашние, ещё по рецепту бабы Нины. Особенные, с секретным ингредиентом.
― Насколько секретным?
― Если проболтаться, дух моей покойной пробабки вырвет мне язык.
Смеюсь и обещаю, что обязательно съем котлеты. Такие ведь грех не съесть. Затем пишу папе, что останусь сегодня в ночную. И что к нему забежит Наташка, чтобы закрыть на ночь окна, потому что обещают сильную бурю, и помочь кое-где по мелочи. На самом же деле ― проконтролировать.
Папа плохо пьёт лекарства. Говорит, что забывает, но я-то знаю, что с памятью у него порядок. И что не в ней проблема. Он просто опускает руки. Потихоньку, чтобы я не замечала, но разве можно не замечать? Я чувствую его настроение сердцем. И знаю, что он считает себя моим бременем, которое по его мнению я не обязана нести. Не в девятнадцать. Ведь как он без конца повторяет: у меня вся жизнь впереди. Я должна учиться, гулять, встречаться с мальчиками, а не тащить на себе отца-инвалида и впахивать в две смены на работе. Но проблема в том, что мне не нужна вся эта распрекрасная жизнь без Него ― единственного во всем мире человека, который был моей семьей и искренне, без предубеждений любил. А я… я сильно подвела его когда-то.
Думая об этом, не замечаю, как одну за другой уминаю все приготовленные Валентиной Алексеевной котлеты. Безумно вкусные, тут Наташка как в воду глядела.
Я: съела всё до крошки! ― отчитываюсь перед Долговой и прикладываю снимок пустого контейнера. ― Едва не проглотила язык.
За такой рецепт и убить можно.
Баба Нина была права.
Наташка:Сергей Борисович в порядке, передавал тебе привет. Лекарства принял, не волнуйся. Удачной смены!
Наташка: рада, что ты поела, ― и улыбающийся смайлик в конце.
Я: ты лучшая.
Без преувеличения.
Не знаю, что делала бы, если бы не Долгова и её доброе сердце.
