Но даже помимо этого вопроса об именах, применение эмпирического метода в эпистемологии, о котором говорилось выше, сразу же делает необходимым придерживаться старого понятия истины. Ведь этот метод хочет исходить из фактов мышления, которые ясно и отчетливо присутствуют в существующей науке, в частности, и само собой разумеется, что он должен принимать эти факты как они есть, то есть как утверждения о реальности, независимой от их воображения. Доказательства этих утверждений, реальные или предполагаемые, должны быть сначала объяснены эпистемологией, то есть прослежены до их причин, а затем проверены на достоверность; это причинное объяснение может (но не должно) содержать доказательство достоверности в самом себе. Ведь наши убеждения возникают, по крайней мере, также из достаточных причин; и если их происхождение может быть доказано из таких достаточных причин, то они и объяснены, и оправданы. В любом случае, однако, там, где очевидные убеждения кажутся существующими без достаточных оснований, перед эпистемологией встает проблема, для которой она должна тем или иным образом искать решение.
В качестве ориентира при ответе на вопрос о том, какие научные суждения содержат подобные проблемы, старое кантовское деление суждений на аналитические и синтетические, а последних – на синтетические суждения apriori и aposteriori, мне кажется, все еще трудно обойтись без него. Это деление иногда называли произвольным и поспешным, но при этом упускали из виду, что суждением являются не слова, а мысли. Действительно, данное предложение, в зависимости от определения встречающихся в нем слов, может означать аналитическое или синтетическое суждение; но то, что человек, высказывающий суждение, имеет в виду под предложением, всегда является либо выделением и подчеркиванием характеристики, уже содержащейся в определении предмета-понятия, либо фактическим сочетанием нескольких характеристик или групп характеристик, еще не содержащихся друг в друге. В первом случае суждение является аналитическим^, которое, поскольку оно в основном относится только к использованию языка, не требует дальнейшего объяснения или обоснования; во втором – синтетическим, но тогда оно требует столь же незначительного объяснения или обоснования, если это синтетическое суждение aposteriori, т.е. если оно только констатирует то, что дано в опыте. Если же существуют синтетические суждения a priori, доказательства которых, следовательно, могут быть обоснованы так же мало из понятий, как и из опыта, то, очевидно, следует задать вопрос, откуда берутся доказательства для этих суждений и можно ли считать их надежными. Таким образом, синтетические суждения a priori составляют реальный объект исследования эпистемологии.
Действительно, по крайней мере при поверхностном наблюдении кажется, что такие синтетические суждения априори встречаются во всех науках и даже занимают центральное место. Даже когда мы применяем законы логики к реальности, то есть предполагаем, что вывод, вытекающий из правильных предпосылок, сам должен быть правильным, мы как бы предполагаем гармонию между законами мышления и миром, которая, с одной стороны, явно выходит за рамки абстрактного понятия последнего, а с другой стороны, благодаря своей безусловной всеобщности, выходит за пределы доступного нам опыта до бесконечности. Аналогичная ситуация складывается в арифметике, где, согласно Канту, даже простейшая формула сложения приравнивает друг к другу два числовых значения без того, чтобы второе уже было включено в одно и, следовательно, могло быть аналитически извлечено из него; – а также в геометрии, где евклидовы аксиомы, тем не менее, представляют признаки, разделение которых не влекло бы логического противоречия, как неразделимые. Как здесь в отношении пространства, так и в кинематике в отношении времени используются синтетические априорные суждения, например, о бесконечности и необратимости времени; в то время как принципы механики, такие как принцип инерции и принцип параллелограмма сил, часто считались действительными независимо от опыта. И, наконец, рассуждения эмпирического естествознания повсеместно основываются, по крайней мере, на принципе причинности как самоочевидной предпосылке, не будучи, однако, в состоянии обосновать из понятия изменения эту самоочевидность, что оно должно иметь причину. Поэтому во всех этих случаях эпистемология должна сначала исследовать, действительно ли синтетические суждения присутствуют в них a priori, затем точно определить содержание этих суждений и, наконец, искать им объяснение, возможно, одновременно и оправдание.
