Ровно в 17.30 заговорили наши орудия, круша лес по обеим сторонам дороги. Взревели моторы мотоциклов; мотоциклы с колясками и сидевшие на них солдаты были похожи на хищников. Прильнув к своим БМВ, мои товарищи рванули вниз с подъема и гнали в направлении разрывов снарядов и стука пулеметов противника. За несколько секунд рота достигла края леса и пропала из вида. Мой водитель Петер нажал на педаль акселератора, и мы помчались вслед за ротой. Огонь нашей артиллерии все еще велся по опушке леса. Однако нам в ответ не было сделано ни выстрела. Маленькие грязные лошади жевали удила. Русские бежали на север по обе стороны дороги. Но что произошло потом? Рота остановилась. Она открыла огонь по бегущим русским и отдельным очагам сопротивления.
Рота стала наступать в пешем строю и теряла драгоценное время. Этого нельзя допускать! Мы должны были достичь перекрестка дорог в нескольких километрах дальше к северу и помешать организованному отходу русских из леса к левому краю нашего фронта наступления. Разозлившись, я двинулся вперед, чтобы возобновить продвижение. Бронемашины и штурмовые (самоходные) орудия расчищали путь мотоциклистам. За считаные минуты нами были захвачены русские орудия, тягачи и грузовики. Одного нельзя было делать – это останавливаться. Нужно было продолжать движение и использовать замешательство противника!
Измотанные безоружные русские приблизились к нам что-то крича. Сначала я не понимал, что они кричали, но потом услышал: «Украинские, украинские!» Они радовались как дети и без конца обнимали друг друга. Война для них была окончена.
Перекрестка дорог достигли в 18.15. Мы опередили колонны Красной армии, отступавшие на восток, и разоружили их. Теперь русские оказывали сопротивление лишь время от времени. Они совершенно потеряли присутствие духа от молниеносного наступления батальона. Сотни пленных были собраны на дороге, захвачено много стрелкового и прочего оружия. Противник оказался в ситуации, которая была нам на руку. Их части только начали отход. К сожалению, мы потеряли легкий бронеавтомобиль, который был подбит огнем противотанковой пушки во время боя, но, слава богу, мы могли пожаловаться лишь на то, что за время всей операции только один наш товарищ получил ранения. Хотя мы приспособились к русской манере ведения боевых действий и чувствовали свое полное превосходство, я посчитал разумным отойти и провести ночь в освобожденном районе в лесу. Основные силы нашей дивизии все еще вели где-то бои и могли догнать нас только к утру.
Лес был «живым». Мы слышали, как русские колонны отступали в восточном направлении. Это были последние части, отходившие с «линии Сталина» (линия укрепрайонов вдоль старой (до 17 сентября 1939 года) государственной границы с Польшей. – Ред.). Они искали путь на восток между наступающими германскими войсками – по лесам, болотам, относительно скрытым для наблюдения местам. Мы прилегли с готовым к бою оружием под рукой и ожидали нового утра. Шелест ветвей высоких деревьев смешивался с отдаленным грохотом выстрелов нескольких наших пушек где-то на востоке.
Утреннее солнце было поистине благодатным, и Господь подарил нам чудесный летний день. Я неохотно отдал приказ двигаться на север. 1-я рота 1-го разведывательного батальона CC опять ушла вперед и ожидала на дороге, готовая к движению, когда я велел Бремеру прорываться к автостраде. Обгоняя мой бронеавтомобиль, солдаты махали руками, улыбаясь мне и доедая остатки завтрака. Что-то принесет новый день?
