Почётное срединное место за женским столом занимала темнобровая молодуха с холодным жёстким лицом. Под просторными одеждами выпирал высоко вздёрнутый живот. По правую руку от неё сидел вертлявый мальчишка не старше четырёх вёсен и старухи. По левую – молодые женщины и две девицы.
Знатной незамужней яре глазеть на парня предосудительно. Девчонкам приходилось делать вид, что увлечены своим разговором, но обе, будто невзначай, искололи юного плугаря взглядами и болтали, хихикая, явно о нём.
Дарьян знал, что и ему разглядывать девиц не следует. С такими, как они, нужно быть особенно осторожным, их берегут для выгодного замужества так же старательно, как породистых кобылиц для племени.
Ни в одном княжестве долины нет такого всепроникающего разделения между мужским и женским, как у яров. Ни в каком ярском доме не увидишь сидящих вместе жену и мужа, брата и сестру. Ярские женщины едят лишь после того, как накормят своих мужчин, или же – за отдельным столом.
Простой люд, конечно, живёт свободнее, но тоже не слишком. За девками всегда вполглаза присматривают, и если у какой начинает расти живот, то дают время найти жениха. Кому суженый не нашёлся, с камнем на шее проглатывает омут, или ведун приказывает шагнуть меж скал в бездну, но такое, как слышал Дарьян, всё-таки случается редко.
У плугарей и елагов иначе: хоть женщин зовут на пиры редко, однако сидят они подле мужей, как равные. Дома муж и сыновья почтительно ждут, когда жена и сестры накроют стол, сядут рядом, без них к еде не притронутся. А если девка животом отяжелела и жениха ей нет, то проходит она вдоль выстроившихся рядком односельчан, получает от каждого порцию поучительных помоев на голову, или, если вражницу себе нажина, загодя собранного, несколько дней для полноты аромата и торжества мести в тепле настоянного её, вражницы, дерьма. Но ни битьё, ни тем более душегубство и в мысли никому не приходят.
Дверь в дальнем углу распахнулась, бухнула о стену. Все разом обернулись, смолкли. А потом так же вдруг зашаркали отодвигаемые скамьи, народ поднялся единой волной. Правый кулак каждого ярского мужа лёг на сердце, подбородок дёрнулся к груди. Стены дрогнули от раскатистого многоголосья:
– Здрав будь, великий князь!
Женщины поклонились в пояс. Учтиво согнулись и плугари. Сивояр шумно отодвинул кресло с широкими подлокотниками, сел, лишь после этого скамьи вновь заскрипели под знатными ярами и гостями.
По правую и левую руку от великого расселись родичи и ближние люди. Ближе других – сутулый и Ярун, брат Сивояра. Дарьян видел его, когда тот приезжал убедить князя Годоту взять ярскую рать, и тёмный, с тлеющей, неугасимой яростью взгляд запомнил крепко.
– Ага, – шёпотом подтвердил Войко предположение Дарьяна о том, что сутулый и есть наследный княжич Ратмир. – И печатка вон на груди. Не видишь? Во-он на верхней цепке, – указал он коротко остриженной бородой. Тыкать в наследного княжича пальцем вряд ли было бы прилично.
Дарьян разглядел. Спросил о чернокосом рядом с Ратмиром.
– Крас это, сын Яруна.
Лицо у сына Яруна было ровное, чистое, тёмные широкие прямые брови и хищный, как у отца, взгляд, холодный, безжалостный, с затаённым гневом, взгляд человека, любящего власть и месть. А ростом, как и брат, Крас вышел не на зависть, но широк в груди, крепок. В нём чувствовалась сила воина вкупе с лёгкостью и гибкостью молодых лет.
