Немногие для вечности живут… (сборник) - страница 44

Губы жарки, слова черствы –

Занавеску белую било,

Несся шум железной листвы…

А на деле-то было тихо,

Только шел пароход по реке,

Да за кедром цвела гречиха,

Рыба шла на речном говорке…

И к нему – в его сердцевину –

Я без пропуска в Кремль вошел,

Разорвав расстояний холстину,

Головою повинной тяжел…

Январь 1937

«Куда мне деться в этом январе…»

Куда мне деться в этом январе?

Открытый город сумасбродно цепок…

От замкнутых я, что ли, пьян дверей? –

И хочется мычать от всех замков и скрепок…

И переулков лающих чулки,

И улиц перекошенных чуланы –

И прячутся поспешно в уголки,

И выбегают из углов угланы…

И в яму, в бородавчатую темь

Скольжу к обледенелой водокачке

И, спотыкаясь, мертвый воздух ем,

И разлетаются грачи в горячке, –

А я за ними ахаю, крича

В какой-то мерзлый деревянный короб:

Читателя! советчика! врача!

На лестнице колючей разговора б!

1 февраля

«Как светотени мученик Рембрандт…»

Как светотени мученик Рембрандт,

Я глубоко ушел в немеющее время,

И резкость моего горящего ребра

Не охраняется ни сторожами теми,

Ни этим воином, что под грозою спят.

Простишь ли ты меня, великолепный брат,

И мастер, и отец черно-зеленой теми, –

Но око соколиного пера

И жаркие ларцы у полночи в гареме

Смущают не к добру, смущают без добра

Мехами сумрака взволнованное племя.

4 февраля 1937

«Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева…»

Разрывы круглых бухт, и хрящ, и синева,

И парус медленный, что облаком продолжен, –

Я с вами разлучен, вас оценив едва:

Длинней органных фуг – горька морей трава,

Ложноволосая, – и пахнет долгой ложью,

Железной нежностью хмелеет голова,

И ржавчина чуть-чуть отлогий берег гложет…

Что ж мне под голову другой песок подложен?

Ты, горловой Урал, плечистое Поволжье

Иль этот ровный край – вот все мои права,

И полной грудью их вдыхать еще я должен.

4 февраля 1937

«Где связанный и пригвожденный стон?..»

Где связанный и пригвожденный стон?

Где Прометей – скалы подспорье и пособье?

А коршун где – и желтоглазый гон

Его когтей, летящих исподлобья?

Тому не быть – трагедий не вернуть,

Но эти наступающие губы –

Но эти губы вводят прямо в суть

Эсхила-грузчика, Софокла-лесоруба.

Он эхо и привет, он веха, – нет, лемех…

Воздушно-каменный театр времен растущих

Встал на ноги, и все хотят увидеть всех –

Рожденных, гибельных и смерти не имущих.

19 января – 4 февраля 1937

«Как дерево и медь Фаворского полет…»

Как дерево и медь Фаворского полет –

В дощатом воздухе мы с временем соседи,

И вместе нас ведет слоистый флот

Распиленных дубов и яворовой меди.

И в кольцах сердится еще смола, сочась,

Но разве сердце лишь испуганное мясо?

Я сердцем виноват и сердцевины часть

До бесконечности расширенного часа.

Час, насыщающий бесчисленных друзей,

Час грозных площадей с счастливыми глазами…

Я обведу еще глазами площадь всей,

Всей этой площади с ее знамен лесами.

11 февраля 1937

«Обороняет сон мою донскую сонь…»

Обороняет сон мою донскую сонь,

И разворачиваются черепах маневры –

Их быстроходная, взволнованная бронь,

И любопытные ковры людского говора…

И в бой меня ведут понятные слова –

За оборону жизни, оборону

Страны-земли, где смерть уснет, как днем сова…

Стекло Москвы горит меж ребрами гранеными.

Необоримые кремлевские слова –

В них оборона обороны;

И брони боевой и бровь, и голова

Вместе с глазами полюбовно собраны.

И слушает земля – другие страны – бой,

Из хорового падающий короба:

– Рабу не быть рабом, рабе не быть рабой, –

И хор поет с часами рука об руку.

<18 января> – 11 февраля 1937

Назад Вперед

Немногие для вечности живут… (сборник) - страница 44

Похожие книги