Немного мистики перед сном. Сборник рассказов - страница 4

 Когда ушла Луша с дня рождения Лариски, даже не выпила ни разу, та зашипела: «Я с ней рядом всю жизнь, помогаю всегда, а она даже рюмку за меня не подняла». Дед Михай, девяностолетний, шикнул на Лариску.

– Цыц, тебе говорю, Кончай бузить! Не видишь! Не Лушка это больше. Душа ее отошла. Одно тело осталось. Родиться без души человек не может. А жить… Жить может. Из кого душу выбивают, а из Лушки она сама отлетела. После Митьки осталась, держалась за Муську да Арбатку. А вишь как… в одночасье то. Растудыт, твою…

Дед Михай припечатал очки ладонью, поглубже к носу, выпил рюмку, закусил огурчиком, вытер усы, погладил седую бороду. Все молчали, притихли, ждали, что еще дед скажет.

– Дед Михай, может, вернется душа то? Мы поможем, растрясем, напомним ей…– Маша еще надеялась.

– Отстаньте от нее! Ей теперь не холодно ни жарко. Душа ее не болит больше, нетути ее, нечему болеть. Разве, тело заболит, так тело знат, чо делать. Обученное тело то, знашь, за таку жизь, – помолчал дед, подумал, – ему поможете, если чо… Спаси, Господи.

День за днем, месяц за месяцем жила Луша в оцепенении. Двигалась, как заведенная, смотрела отстраненно, будто не живая. Люди уж перестали судачить, одна только Машка тормошила Лушку, не давала ей покоя. Но все зря. Ничего не менялась в подруге.

Однажды к концу зимы, когда последние морозы не давали солнцу, навести блеск на сугробы, зашел к Луше сосед, Машкин муж.

– Слышь, Лукерья. Ты живая, нет? Я к бабке за детьми поехал.  Зайди к моим, Христом богом прошу. Малая заболела, а Манька сама вот-вот свалится с температурой. Пригляди за ними, пока я обернусь. А то к школе не успеют, мать пилить будет до конца света. А, слышь, нет?

Луша посмотрела на него стеклянными глазами с пергаментного лица, покачала головой, как на пружинах, а сама осталась стоять неподвижно.

– Ээ-х, – вздохнул сосед и ушел, махнув рукой.

Луша натянула валенки, накинула платок, шубейку, выключила свет в доме и размеренным шагом пошла через улицу к соседям. Огородами не пройти, не лето.

Машка сидела на полу возле кровати младшей дочки. Щеки ее пылали, издали видать, что жар у нее. Луша не спрашивала, налила ей воды, заставила выпить.

– За малой пригляди, она горит вся, надо протереть ее водкой. У меня уж сил нет. -Маша туманными глазами смотрела в потолок, жар захватывал ее полностью.

Луша намочила полотенце из бутылки с водкой. Протерла слабое тельце девочки, потом укрыла ее простынкой. Пробовала ей воды дать, но та не реагировала. Протерла и Машку, сколько водки хватило. Напоить водой уже Машку не смогла, та бредить начала. Все просила Лушку вернуться, мужа звала, детей.

Луша сидела посередине комнаты на стуле. Слева кроватка детская с почти бездыханным телом ребенка, справа – Машка в пылу мечется. Лушка только раз на каждую посмотрела, да замерла на стуле как кукла деревянная. Спать она не могла, вообще мало спала последнее время. Взгляд у нее остановился где-то на середине пола, казалось, что и мысли тоже остановились. Так в оцепенении просидела она несколько часов. За окном еще темно было, когда лампочка затрещала и погасла. Луша вздрогнула.

– Люша…пить… – девочка очнулась, протянула руку.

Лушка почти упала навстречу этой детской прозрачной ручке. Низкий, приглушенный рев вырвался из груди Лушки, она будто вдохнула столько воздуха, сколько не могло вместиться в ее иссушенную грудь. Тусклые глаза заблестели, наполнились слезами, Лушка зарыдала беззвучно. Вода лилась потоком из глаз. Каждая клеточка ее тела наполнялась влагой, неведомо откуда взявшейся, оживала. Трясущимися руками Луша взяла кружку, напоила ребенка, обняла ее, целовала влажный лоб и слипшиеся волосенки. Все прижимала ее к себе и что-то непрерывно говорила, похожее на бред.