Она стащила с плеч Анны то, что еще днем звала позапрошлогодней шубкой, и подтолкнула ее вперед, после чего сама нырнула в темный, маленький коридор. Квартира Маргариты, не сильно отличающаяся от жилища Анны, разве что наличием третьей комнаты и большим порядком.
– Один большой, другой – бронзовый, – Анна лепетала вдогонку.
Как фраза не имела смысла, не славилась сочетанием слов, так и сама хозяйка ее не в тон была происходящему. Она, невысокая, с короткой, но пышной стрижкой, женщина, облаченная в не слишком черную, бетонно-угольного цвета одежду, прошла, как ей велели, в указанный зал и присела на старенький (почти наверняка позаимствованный) табурет, который, приняв на себя посетителя, слегка зашатался.
Разговоры, как Анна ни удивлялась, не выветрились с ее появлением, а даже, наоборот, загорались тут и там, обращаясь, правда, все больше к ней самой. О делах люди справились два раза, о самочувствии – три, а вопросам о настроении, как будто есть для Анны разница между ними, конца и края не было.
Маргарита, включившись вскоре в общую беседу, тему перевела в нужную сторону, а рассаженные вокруг стола гости, человек эдак десять, не учитывая Анну и хозяйку дома, приступили к трапезе. Она нарочно пригласила только тех, кому не наплевать, она думала, на Виктора и Анну – самых близких им людей.
Присутствующие вертели языками то о Викторе, то о его, естественно, жене, то перескакивали на смежные темы о жизни и смерти, где одно время блистать могли наиумнейшими мыслями или же молоть сущую чепуху, приправленную изрядным количеством пафосных выражений.
– Я сказать хочу, – Лида говорила, – он был действительно хорошим человеком. И уважали его, и возвышали, и даже выполняли все, что приказывал. В памяти коллег он останется бессмертной и рассудительной личностью.
Эта женщина, с виду скорее шкаф на ножках, непонятно даже, был ли под нею стул, постулировала свои предложения как нечто, с чем ни в коем случае нельзя было спорить. Она возвышалась над столом рядом с большой тарелкой салата и затмить авторитетом могла бы любого, начни тот ей перечить, а выговаривала слова так медленно и вдумчиво, точно жевала их, а не пыталась составить в ряд.
– Неуверенность в завтрашнем дне, неизвестность, – Вера говорила, – самый большой страх человека. Но незнание одной только даты своей смерти делает его уверенным в себе, а жизнь – спокойной. Узнай он точное время, его в тот же миг перекосит и не даст прожить оставшийся срок хоть каким-нибудь мало-мальски приемлемым способом.
– Он был, – Дмитрий говорил, – ну выше всяких похвал, мужик.
Врач этот и остальные друзья высказывались в тот вечер: кто захватывался речью, кто предпочел промолчать, не вынося пышные фразы и оды. Агнесса, например, младшая медсестра и коллега Анны, ни слова не проронила, укутавшись в кресле, она только всхлипывала тихонько, допуская близко к сердцу проблемы других людей. Одни сопереживали Анне открыто, другие подходили обнимать, третьи уговаривали поесть. Никто и не интересовался, почему она не была в церкви на отпевании и далее – на похоронах.
Спустя несколько закусок, которые Анна (никто не заострил внимания) накладывала себе в пустую тарелку, приготовленную (она толком не знала ритуалов) для других целей, в дело пошел алкоголь. Им нещадно заполняли бокалы и стопки, а он в свою очередь способствовал тому, что вечные темы выдохлись. Агнесса, выпив только половину предложенной ей дозы, снова плакала в кресле, утираясь салфетками и платками. Остальных же спиртное взбодрило и перебросило на другие разговоры. Кто сетовал на судьбу, кто обругивал лай соседской собаки, а кто и вовсе разводил руками, говоря
