В этот момент миссис Фэнг где-то совсем рядом с телефоном воскликнула:
– Просто скажи ей, милый!
– Сказать мне что? – насторожилась Анни.
– Ну, что все действо будет вращаться вокруг твоих недавних снимков.
– Этих ню? – уточнила Анни.
– Верно, тех самых. Видишь ли, музей связался с нами, чтобы выяснить, был ли твой… м-м… перформанс очередным творением Фэнгов.
– Ох уж…
– Мы сказали, что ты мощно всколыхнула средства массовой информации, показав, какова она – цена славы.
– Угу, – буркнула Анни.
– Понимаешь, «чадо А» сотворяет действо такого масштаба, что оно охватывает весь мир! Это же то, что делали Фэнги, – только возведенное в энную степень! К тому же «чадо А» уже очень давно не участвовало в наших произведениях.
– Потому что я, знаешь ли, давно уже не чадо.
– Ну что ж, я просто хотел дать тебе знать. Хотя для тебя это было бы весьма занятно.
– Да уж, – отозвалась Анни, внезапно заинтересовавшись, чем же все-таки окончилась та секстина.
– Мы тебя любим, Анни, – в унисон сказали родители.
– Да, – ответила она. – Я вас тоже.
Наутро Анни описывала по комнате неспешные круги, разглядывая журналиста, что лежал в ее постели в одном исподнем. Трусы у него оказались неоново-фиолетовыми, и Анни не могла сказать, нравится ей это или нет – это была просто притягивающая глаз деталь.
Похмельем она нынче не страдала, что означало – накануне она не так уж сильно и набралась; а это, в свою очередь, означало, что с ее стороны все это было не такой уж и безбашенной затеей.
– И впрямь, – сказала она себе, заваривая на кухне кофе, – не такая уж и дикая затея с моей стороны.
Проснувшийся наконец Эрик был заметно удивлен – что вполне можно понять, – тому, что Анни стоит прямо перед ним, задумчиво всматриваясь в его неоново-фиолетовый зад.
– Я готовлю кофе, – сказала она и поспешила в кухню.
Они сели друг напротив друга за ее обеденный столик, которым Анни как-то никогда не пользовалась. Она провела рукой по гладким древесным волокнам столешницы. «Хороший, кстати, столик – надо бы садиться за него почаще».
– Итак, мы с тобой нарушили самые главные правила взаимоотношений интервьюера и интервьюируемого, – констатировал он.
Анни слушала его лишь вполуха. Интересно, что это за древесина?
– Зато это, возможно, способствовало созданию интереснейшей статьи, – продолжал разглагольствовать Эрик. – Это постмодернистский, альтернативный, новожурналистский метод создания портрета знаменитости.
Анни изучающе оглядела Эрика. Он, оказывается, не использовал под кофе подставку, и Анни подвинула к нему ее, для ясности показав жестом на его кружку. Однако Эрик, похоже, намека не понял и продолжал распространяться дальше:
– Как вот включить в заметку такую важную деталь, касающуюся взаимоотношений с интервьюируемым, чтобы не затмить прочее содержание статьи? Может, перемежать наши личные разговоры с тем, что записано на диктофон? И если уж случилось кое с кем переспать – то где здесь граница допустимого откровения?
Анни вдруг захотелось разбить столик пополам.
– Ты и это собираешься включить в статью? – процедила она.
– А как такое можно обойти! Даже не представляю! Мы же с тобой занимались сексом!
– Ну а я очень даже представляю, как это обойти, – проговорила Анни. Сжав в кулак поврежденные пальцы, она дрожащей от напряжения рукой с силой постукивала по столу. – Ты просто оставишь это за кадром.
– Я вот так не думаю.
