НАШЕМУ ПЕСИКУ ТРЕБУЕТСЯ ОПЕРАЦИЯ, ЕМУ НУЖНО КОЕ-ЧТО ОТРЕЗАТЬ!
ПОЖАЛУЙСТА! ПОМОГИТЕ ЕГО СПАСТИ!
Прошлой ночью Бастер старательно выводил на ней каждое слово под папину диктовку.
– «Операция» напиши с ошибкой, – велел отец.
Кивнув, Бастер написал: «Апирация».
Но миссис Фэнг замотала головой:
– Все же предполагается, что они бесталанны, а не безграмотны. Бастер, ты знаешь, как пишется слово «операция»?
Мальчик кивнул.
– Ладно, пусть будет написано правильно, – согласился мистер Фэнг и выдал ему чистую картонку.
Закончив объявление, Бастер воздел перед родителями картонку для проверки.
– Ох, бог ты мой, – прыснул мистер Фэнг. – Это уже едва не перебор.
Миссис Фэнг рассмеялась и кивнула:
– Ага, едва.
– Перебор чего? – в искреннем недоумении воскликнул Бастер, но родители вдруг так безудержно расхохотались, что и не слышали вопроса.
– Это наша новая песня, которую мы только что сочинили, – объяснила Анни собравшейся перед ними аудитории, которая на удивление с начала их концерта заметно увеличилась. Они уже спели шесть песен – одна мрачнее и тоскливее другой, – причем играли настолько неумело, что со стороны казалось, дети здесь не песни исполняют перед публикой, а разражаются капризным буйным гневом.
– Для нас ценна любая мелочь, что вы пожертвуете для нашего любимого песика, мистера Корнелиуса. Благослови вас бог!
С этими словами Бастер взялся что есть силы молотить палочками по тарелкам хай-хета: «та-ти-та-ти-та!» – а его сестра принялась дергать за струну, другой рукой водя пальцем вверх и вниз по грифу, отчего гитара издавала заунывный вой, то и дело менявшийся тонально, но не терявший своей скорбной сути.
– Не ешь, не ешь той кости! – звонким йодлем заголосила Анни.
– Не ешь, не ешь той кости, – уныло повторил за ней брат.
Анни поглядела в толпу, однако не нашла в ней родителей – вокруг были лишь чужие, сочувственно роняющие слезы лица людей, которые не могли просто взять да отойти от двух таких искренних и печальных ангелочков.
– Она тебя погубит! – отчаянно пропела девочка.
Бастер угрюмым эхом повторил за ней строку.
– Не ешь, не ешь той кости!
И не успел брат повторить эти слова, как из толпы раздался громкий отцовский голос:
– Это ж вообще невыносимо!
Толпа всколыхнулась резким вздохом, как будто кто-то в самой толчее бухнулся в обморок. Однако Анни с Бастером продолжили играть как ни в чем не бывало.
– Лечить тебя кто будет? – заголосила дальше девочка.
– Народ, я что, не прав? – вопросил отец. – Это же ужас что такое!
Стоявшая в переднем ряду женщина обернулась и зашипела на него:
– Тише вы! Просто помолчите!
В этот момент с противоположной стороны донесся голос матери:
– Да он прав! Эти дети – сущий ужас. Брысь отсюда! Научитесь сперва играть на своих инструментах! Кыш!
Анни принялась громко плакать, а Бастер с таким старанием стал хмуриться и дуться, что у него аж заныло все лицо. И хотя они вполне были готовы к тому, что родители так себя поведут – в этом-то и крылась самая суть нынешнего перформанса, – все ж таки в этот момент детям почти не пришлось притворяться, изображая обиду и замешательство.
– Да заткнетесь наконец вы, черт возьми?! – выкрикнул кто-то в толпе, хотя было не очень понятно, относится это к испортившим концерт крикунам или к самим детям.
– Играйте дальше, детки, – сказал кто-то.
– Не бросайте свою работу, – призвал их чей-то голос, явно не родительский, и это, в свою очередь, вызвало у слушателей новые выкрики поддержки.
