Один из них ударил в меня «вихрем».
Я был готов. Если магия не могла дать мне возможность сражаться дальше, то оставались мои собственные силы — мои руки, мое тело.
Я ждал контратаки, но все равно пошатнулся. И был вынужден наклониться чуть больше вперед, чем это следовало делать. Дядя, конечно, не мог упустить такой шанс.
Чужой меч скользнул в сторону моего бока. Острие было тупым, кромка неострой. Сам тренировочный клинок скорее напоминал дубину, чем меч. Но синяки от него оставались.
Я не мог парировать, не мог увернуться. Но вместо того, чтобы опустить меч на мои ребра, дядя отвел клинок. Он меня пощадил. Он меня предал.
Я понял мгновенно все, что он пытался скрыть, когда отводил взгляд и звал меня по имени. Он считал, что я никчемен. Болен. Я больше не Эгиль в его глазах — в их глазах, как бы они не пытались себя в этом убедить.
Прошлого Эгиля дядя бы ударил изо всех сил. Тот Эгиль сцепил бы зубы и вытерпел боль. От него ожидали именно такой реакции. Но не от меня. Я вызывал лишь жалость.
Это разрывало меня на части.
Я закричал. Ярость и отчаяние душили меня. Магия еще не успела заполнить пустоту во мне, не пришла на место потраченной, но я все равно потянул эту силу. Из глубины своего естества, из своего горя и отчаяния. А потом выплеснул ее наружу.
От мишеней остались только черные пятна на полу и стенах. Поврежденные маты с соломой. Оплавившиеся свечи. Закопченные стекла.
Мои противники смогли защититься. Оружейник прикрывался башенным щитом, который стоял в зале скорее как украшение. Дядя держал перед собой защитный знак. Воспользовался, значит, одноразовым амулетом. Такие штучки делали инженеры.
Я стоял посреди этого. Все еще стоял. В ушах только гул крови, во рту — железный привкус. Перед глазами все плыло. Что еще мне сделать, чтобы мне поверили?
— Эгиль, — тихо позвал дядя.
Я вскинул дрожащую руку в воздух и создал крошечную искру огня. Одновременно я перестал чувствовать пальцы ног и рук. Мне было холодно.
— Хватит, — он выставил руку перед собой. Действие амулета закончилось. Если бы я отпустил заклинание, дядя не смог бы увернуться. Не с такого расстояния.
— Хватит, — повторил он. — Ты прошел. Ты выполнил условия тренировки. Все.
— Все? — переспросил я.
— Не мучай себя, остановись, — вдруг произнес оружейник. Он впервые заговорил со мной. И это меня сломило. Я развеял заклинание. Искра погасла.
Меч почти выпал у меня из пальцев. Они онемели и не хотели держать что-то тяжелее воздуха.
Но я смог достойно выйти из зала. На подгибающихся ногах доковылял до стойки с оружием — ее практически не повредило — и вложил в крепление тренировочный клинок. Развернулся. Кратко кивнул моим противникам, почти не глядя на них, и вышел из зала.
В купальни я практически ввалился. Дополз до нужной двери по стеночке. Хорошо, что большая часть жителей Гнезда уехала вчера днем на охоту. Без меня.
Внутри помещения было тепло, даже жарко. Камни пола подогревались, вода бурлила в крошечных бассейнах. Пустота внутри меня стала понемногу отступать. Я стянул с себя одежду, распрямил плечи и глубоко вдохнул пряный воздух.
Я мог бы забыть о своих страхах и боли, если бы не зеркало.
В моей комнате его не было, я сразу же избавился от этой ненужной вещи. Не смог смотреть на того, кого видел в отражении. Я был такой же и все-таки нет. Чем дольше я смотрел на себя, тем сильнее становился мой ужас. Я изменился, но не помнил, как это произошло.
