Они стащили останки своих товарищей в одну из воронок и засыпали их рыхлой землей, которой вокруг было в избытке. Карпенко орудовал каской, а Костя саперной лопаткой, которая очень кстати попалась ему на глаза. Она торчала в крышке ящика от мин, с такой силой загнанная туда взрывом, что прорубила брезентовый чехол.
Закончив работу, они несколько минут постояли над этой импровизированной братской могилой и пошли собирать, что осталось из снаряжения. Обойдя груду металлических обломков, Костя заметил, что из трех разбитых минометов можно собрать один исправный. Вдобавок, на одном из них каким-то чудом уцелел и прицел. Карпенко тем временем нашел пару винтовок и несколько подсумков с патронами.
– Теперь живем! –
Опять забывшись, заорал он, потрясая находками над головой.
Карпенко как-то сразу стал называть Костю командиром, так как знал, что тот был наводчиком и, следовательно, при выходе из строя командира миномета, занимал его место. Костя тоже, почему-то сразу, почувствовал себя ответственным за этого парня и стал вести себя соответственно.
Вдвоем они быстро собрали из неповрежденных частей миномет. Костя решил взять его с собой. То, что тащить шестьдесят килограммов помимо другого необходимого снаряжения и оружия для двух полуживых солдат было очень тяжело и вряд ли стоило, даже не пришло ему в голову. Он, посмотрев несколько минут на лежащие перед ним безжизненные закопченные и выпачканные в земле части миномета, отправился искать вьюки. Найдя их неподалеку, как ни странно, в целости и сохранности, он быстро, почти машинально, завьючил миномет, как неоднократно делал это на ученьях, получая отличные оценки. Только уложив прицел в футляр, из которого предварительно высыпал горсти две земли, и щелкнув патефонным замком, он, наконец, поднялся над всей этой грудой металла и задумался. Он колебался: стоит ли брать все это, и смогут ли они с Карпенко дотащить столько до своих. Но он прекрасно помнил, как Сурков вывел их из окружения после первого боя, сохранив минометы, а он всегда стремился походить на своего командира.
Пока он пребывал в задумчивости, Карпенко опять отличился, притащив чей-то вещмешок с прекрасно сохранившимся сухим пайком. Он поставил его на землю возле кучи собранного полезного снаряжения и стал развязывать, выведя тем самым Костю из состояния размышлений. Глядя на банку тушенки и сухари, извлекаемые Карпенко из вещмешка, Костя почувствовал в животе движение кишок и услышал их недовольное урчание. Он вспомнил, что не ел уже часов восемь и решил прервать сборы, чтобы «заморить червячка».
Первым желанием было проглотить все, что доставал Карпенко, но, подумав, Костя решил не отдаваться целиком голоду, а поэкономить содержимое вещмешка. Неизвестно сколько еще придется идти до своих, а в деревнях уже так свободно не подхарчишься – там немцы.
Бросив в рот последний осколок выделенного на обед сухаря, Костя вдруг почувствовал, что время, выделенное ему свыше для того, чтобы «оклематься» после чудесного воскрешения, подходит к концу. Внутри его будто зазвенел противный электрический звонок, воспаляя сначала спинной, а затем и, немного расслабившийся, головной мозг.
Первой реакцией на это было: дожевать спокойно «сухпай», посидеть полчасика, да и пойти догонять своих, но звонок гудел с каким-то отчаянным надрывом, пока, наконец, не подкинул Костю с земли.
