– Ну, теперь они до завтра сюда кидать не станут, можно дойти спокойно.
С тех пор не раз Борис попадал в подобные переделки – и один, и вдвоём с сопровождающим. Дважды его проводник получал ранение, и Алёшкину, оказав первую помощь, приходилось вести или тащить его до места ближайшего расположения того или иного подразделения полка. Самого Бориса пока ещё ни один осколок не зацепил.
Через неделю таких путешествий он уже твёрдо знал, как себя следует вести, и поэтому при первом же вое близко летящей мины или снаряда, плюхался в ближайшую яму или между корнями деревьев и, лишь дождавшись конца налёта, продолжал путь. Правда, всё чаще попадались ямы с талой водой или размокшим торфом, поэтому Алёшкин являлся в часть иногда в таком неприглядном виде, что прежде, чем приступить к выполнению своих служебных дел, ему приходилось основательно чиститься, а иногда и мыться в полковой бане.
Теперь эти бани топились всегда. Помимо мытья выявленных завшивленных бойцов, во всех полках регулярно проводили общую помывку в строгой очерёдности. Иногда с такой партией мылся и начсандив.
За этот период времени Борис освоил ещё одно дело, причём по настоянию шофёра Бубнова, который чувствовал себя с начсандивом не как подчинённый с начальником, а скорее, как товарищ с товарищем.
Как-то во время одной из поездок в санотдел армии их машина попала под артобстрел. Бубнов быстро свернул с наезженной дороги в придорожные кусты, подбежал к старой воронке, в которой уже примостился выскочивший ранее Борис, и, ложась рядом с ним, сказал:
– Товарищ начсандив, а если бы снаряд разорвался поближе, и первым же осколком ранило или убило бы меня, что бы вы стали делать?
Борис растерялся. Он как-то не представлял себе подобной ситуации. Затем, подумав, ответил:
– Ну, что? Вытащил бы тебя, перевязал, затащил бы в кузов машины.
– А дальше что? – продолжал допытываться Бубнов.
– Дальше? Ждал бы какой-нибудь машины, которая на буксире оттащила бы нашу в ближайшую часть.
– Вот видите, как плохо получается! – заявил Бубнов. – Пока бы вы дождались какой-нибудь машины, нашу-то могли бы совсем уничтожить, да и вас самого могли бы ранить, ведь вы бы тут же на дороге стояли?
– Так что же, двух шофёров брать?! – даже рассердился Алёшкин.
– Зачем двух? Просто каждый, едущий в машине, должен уметь её водить.
Борис подумал: «А ведь как правильно! Парень дело говорит». Он знал уже несколько случаев, когда в санбат доставляли раненых, вынужденных следовать из подбитой машины пешком. Автомобиль был целёхонек, только шофёр ранен или убит. И тут начсандив вспомнил далёкий 1932 год. Когда он проходил переподготовку как командир стрелкового взвода при госпитале в Никольск-Уссурийске, один из шофёров, Никитин, учил его водить машину, и несколько десятков километров он наездил. Алёшкин рассказал об этом Бубнову, уже сидя в машине. Артналёт кончился, и они ехали дальше.
– Вот это хорошо, – обрадовался Бубнов. – Давайте вспоминайте, чему вас учил тот замечательный дядя. Смотрите, что делаю я. Обратно поведёте машину сами, а там, глядишь, недели через две будете водить не хуже меня.
Алёшкину понравилась эта идея, и он очень внимательно следил и довольно часто расспрашивал Бубнова о его действиях. Когда они подъезжали к санотделу армии, Борис уже почти полностью представлял себе, что он будет делать, когда поведёт машину.
