– Нам конец, – прервал молчание несуразный Коля по кличке Болт.
– Старшеклассник слился, кто он – мы не знаем. Зато много кто видел, что мы здесь играли. За голову Ленина нам наши головы оторвут. Чего делать будем?
Шесть глаз смотрели на Ильича в горшке.
– Повезло, что в горшок упала, хоть не разбилась. – Долговязый Костя Крынкин начал искать в ситуации светлую сторону.
– Офигенно повезло. Может, пойдем прямо сейчас к Янине, сдадим целую голову, пятерку получим. Костян, ну какое «повезло»!
– Болт, ты что, тупой? Ее приклеить можно.
Крынкин вынул дедушкину голову из, так сказать, клумбы, отряхнул и приставил назад. Скол был идеальным. Петька и Болт хором выдохнули:
– Нужен клей. Побежали к трудовику!
– Какой трудовик?! Он спросит, зачем клей, или с нами пойдет. Да и вообще не факт, что он у себя. Жёвка нужна. Есть у кого?
– Крынкин, ты нормальный? Ты хочешь голову Ленина на жвачку приклеить?
Болт не унимался, но Костя был до предела логичен:
– Есть идеи лучше? До перемены десять минут. Пока ты клей найдешь… На жвачке она день точно простоит, а я из дома клей завтра притащу, и приклеим. У кого жёвка есть?
Болт почему-то мялся и смотрел в пол.
– Болт, ты чего? У тебя жёвка есть, а ты давать не хочешь?! – Крынкин практически кричал.
Круглолицый Болт хмуро ответил:
– Это не простая жёвка. Это «Дональд».
Надо отметить, что жевательная резинка «Дональд» в советское время приравнивалась к спортивной машине сегодня. За нее продавали душу, тело и прочие человеческие активы.
– Откуда?
Двое друзей на минуту забыли про Ленина.
– Купил.
– У кого?! У Зайцева? Ты же сказал, что у этого барыги никогда ничего не купишь?
Гриша Зайцев был настоящим инфантом терриблем всея школы. Хулиган, драчун и, наконец, бессовестный и беспощадный спекулянт. Папа у него был моряком и привозил Грише всякий зарубежный яркий хлам, который от бедности в СССР ценили дороже золота. Много чего продал Зайцев школьникам, но ничего не было притягательнее жевательной резинки «Дональд». Я тоже до сих пор дрожу от воспоминаний о ее запахе, а еще в ней были вкладыши, и они стоили отдельных денег. Стыдно сказать, даже у жеваной – секонд-рот – резинки, и то была цена.
– Я Зое ее купил. Хочу гулять с ней пойти. Я две недели копил…
Парни замолчали. Чувства Болта к Зое вызывали уважение, тем более все знали, что Болт из очень бедной семьи, но Крынкин набрался смелости на адекватность:
– Слушай, Болт, ты же сам сказал, если башку не прилепим, тебе не до Зои будет…
Болт огорчился еще больше, но согласился:
– Ну давайте хоть пожуем все.
Тотем разделили на троих и впали в негу. Каждое движение челюсти вызывало оргазм. Но Крынкин прервал этот кайф:
– Ладно, хорош жевать, давайте уже прилепим эту чертову голову. Петька, у тебя у одного руки растут откуда надо. Сможешь ровно поставить?
– Давайте.
Операция прошла успешно. Голова держалась.
Крынкин нежно покачал статую.
– Дедушка, ты, главное, не кивай, пока я клей не принесу. – В голосе Крынкина слышались забота и уважение. – Валим, пацаны.
На следующее утро Янина Сергеевна привела к памятнику человека из роно. Тот хлопнул Ильича по плечу. Голова накренилась и рухнула. На этот раз мимо горшков. Товарищ из роно был атеистом. Ему никто не помог. Янина Сергеевна сама стала гипсовой и мысленно подготовила приказ о колесовании сына скульптора:
– Владимир Михайлович, статую делал начинающий скульптор, он мог ошибиться в расчетах.
