Необжитые пространства. Том 1. Проселки - страница 16



Наотрез отказавшись от быта поклаж
И от прочей житейской рутины,
Я, ревнитель и страдник поэтических грез,
Как лунатик, в ту рамочку пулюсь,
Пока этот шедевр не упрятал мороз,
Не учтя тайных неба посулов.
Только малость с краев побелил инейком.
Что же в яви-то изобразилось?
Свет текучий, он в неведомое влеком
Высшей и целомудренной силой.
Размывает он нежно окаменевшую тьму
И сулит воплощение мыслей
В жизнь, чтоб было в радость Ему,
Чтобы в каждом окне проявлялися Выси.
И Божья Матерь выходила, сияя
Улыбкой, и душу мою берегла.
Под Рождество Христово Икона Живая
С небес в предзорье ко мне сошла.

«…Он залез в нутро Земли и там…»

…Он залез в нутро Земли и там
Ковырял, крушил… «Зажгу огонь вселенский!»
Бег остановил больших он рек,
Крыльями железными пространства
Выси расплескал, располовинил.
А сегодня на холме срубил
Он березу. «Будет здесь стоять
Памятник мой…» Все в таком же духе!
…Человек устал быть человеком,
Отдалился он давно от Бога
И содеял зло непоправимое —
Кровь внутри планеты охладела,
Вольно реки не струятся, выси
Замутились в страшном беспокойстве,
На холме обжился суховей.
Ну а памятник… Какой же памятник
Без лица и без души живой?!

Спаси!

Порой неймется (черт подзуживал
Или еще какая блажь?) —
При людях искупаться в луже,
Их громко пригласить «на пляж».
Или такое что-то сделать…
На площади картинно встать
И, напрягаясь хилым телом,
Завыть, реально зарыдать.
Или пристать к хромой бабусе:
«Давай исполним мы с тобой
Лихую пляску, эх, по-русски,
Споем, как ехал он домой,
Казак…» Порой накатит злоба
На всех и вся. И на себя.
Как будто замер я у гроба,
А в нем бескровная заря
И цвет лазоревый, березка,
И чья-то мать, и чей-то брат,
Дымящиеся капли воска,
И сердце жжет огонь утрат.
О, неужели похороны
Застенчивой моей Руси?!
От края в край я слышу звоны,
Господь Всемилостивый, спаси,
Смети чертей и супостатов!
Народ мой болен, обнищал,
Меч не поднимет мщенья святый,
Под игом зла он духом пал.
И обезличен, обесславлен,
Тут уж кликушествовать не след.
Прочь, сатана, ты долго правил.
Ночь снизошла. Восстал рассвет.

Деревенское утро

Жена копошится. Присядет. И снова
В работе – хлеб нужен семье!
То захромала намедни корова,
То внук обвалялся в дерьме.
Ей некогда перекусить маленько,
Водицы холодной испить.
Мух в избе убивает веником —
Кусают… и парнишка не спит.
А старик, смухордившись, курит
Одну за другой на крыльце,
В уме обзывает бабку дурой
И мыслит: вся сущность в яйце.
То есть яйцо было послано Богом
На землю в неведомый день,
Живое яйцо. Как подмога
Народу. Чтоб не прятался в тень.
Чтоб курица из яйца получилась,
И петух тоже чтобы рядом с ней,
А затем птиц стая родилась
В загородке щелястых плетней.
И потому ныне двор как снегом завален,
Бабка бродит. Петух уж пропел.
Все кишит и шумит. На завалинке
Кот спасается, вечно без дел.
«Налицо картина, – соображает старый. —
Но и я человек! Куда ни шло!
Я бы тоже… под тенечком на пару…»
И на кочета, что на курице угнездился,
                                                          плюнул зло.

Все родственны

Живет извечно это чувство
Глубоко, в тайниках души.
И мне сейчас совсем не чуждо
Поразмышлять о нем в тиши.
А как звучит оно, не слышно,
Какого цвета – я не зрю.
Но сознаю: никто не лишний
В земном распахнутом краю.
Ни моложавая соседка,
Что на крыльцо кладет букет
Поэту, ни электрик Петька,
Что выключает ночью свет.
Ни горожанин, что приехал
В деревню поднабраться сил,
И местным всем он на потеху