Однако мы хотели бы отметить здесь одно методологическое требование, которое мы сможем использовать только впоследствии. Если мы можем предположить, что каждый элемент нашей теории связан с каждым другим элементом неизменными (законными) отношениями, то необходимой максимой исследования является утверждение, что мы расцениваем законные отношения элементов, установленные в опыте, как единственно верные, даже в тех случаях, когда приемлемый опыт отсутствует или никогда не может быть получен, в самые отдаленные периоды развития мира, а также в самых отдаленных частях мира в целом, пока прямо противоположный новый опыт или косвенно обеспеченные выводы из старого опыта не заставят нас предположить обратное. Эта максима кажется самоочевидной, пока мы просто рассматриваем ее связь с этой общепринятой предпосылкой; однако достаточно взглянуть на ее реальную действительность, чтобы показать, как мало она соблюдается в деталях. Только в области естественных наук она абсолютно преобладает, но и здесь ее сила датируется лишь признанием закона сохранения энергии и удивительными астрономическими открытиями спектрального анализа. Чем сложнее становится материал познания, чем меньше, соответственно, существует твердая основа подобных убеждений, тем больше она теряет влияние, о чем лучше всего свидетельствует один пример многообразных гилозоистических [материя живет – wp] и чисто спиритуалистических спекуляций современности. Следствия этой максимы, которые возникают как в отношении распространения индуктивно обеспеченных законов, так и в отношении отказа от странных спекуляций, поэтому отнюдь не являются столь общепризнанными, как можно было бы ожидать от этой самоочевидности общепризнанного предложения.
В настоящее время, однако, нас интересуют только те последствия, к которым приводит это более четкое определение задачи наук в отношении их классификации. Ведь если мы вправе предположить, что вся совокупность знаний будет соответствовать системе понятий, каждый элемент которой закономерно связан со всеми остальными, то мы можем также утверждать, что все отдельные науки являются лишь членами одной и той же общей науки, в которую они вписываются тем больше, чем больше они сами прогрессируют. Поэтому каждая отдельная дисциплина, в идеале, неразрывно связана с каждой другой. Она образует организм со всеми остальными, а не систему, отдельные части которой могут быть разделены просто в силу большей или меньшей сложности их задач. Поэтому проблема группировки наук совпадает с задачей поиска тех форм группировки, которые могут иметь наиболее общее распространение.
Однако мы еще не в состоянии назвать критерии, дающие нам право детально группировать их. Мы лишь получили абсолютный критерий для понятия науки в целом: Научным является любое знание, целью которого является поиск общих идейных предпосылок, на основе которых мы можем объяснить конкретные процессы, данные нам эмпирически.
Этот критерий приводит к ограничению нашей задачи. Ведь по тому же критерию из нашей задачи исключаются все те дисциплины, целью которых является не поиск новых понятийных форм познания мира, а адаптация существующих условий жизни общества (взятых в самом широком смысле) к вновь полученным результатам. Таким образом, отсекаются такие области, как педагогика, юриспруденция, техника, медицина и т. д. Ибо отношение к существующим условиям, которое добавляется для этих художественных дисциплин или практических наук, одинаково относится ко всем отраслям знания, поскольку оно везде обусловлено значением знания для практического формирования жизни и, следовательно, в конечном счете, для морального действия. Теоретическая предпосылка всего научного образования, о которой говорилось выше, сопровождается практическим предположением, которое еще меньше отвергается и поэтому еще реже прямо подчеркивается, что ни один научный результат никогда не может противоречить моральным задачам общества, а скорее наоборот, каждая новая истина, если оставить в стороне трудности ее введения, должна, в соответствии с ее общим характером, способствовать моральному благополучию целого. Поэтому каждая часть общей науки не только терпит, но и требует перехода в гуманитарную область. В то же время, однако, ясно, что классификация этих практических наук не может быть такой же, как классификация теоретических наук, которые собственно и должны быть названы таковыми. Ни количество, ни расположение гуманитарных дисциплин не будет одинаковым, поскольку причина их классификации лежит в тех практических отношениях, которым они обязательно должны соответствовать.
