К Жёлтому Тигру я шёл целенаправленно, ведомый не только слухами, но и необходимостью – Линь была той, кто могла разгадать тьму, что я нёс. Бар прятался в глубине трущоб, за углом, где вывеска с хищным оскалом тускло светилась янтарём, её края облупились, обнажая металл, покрытый коростой. Я толкнул дверь, её петли застонали, и шагнул в сумрак, окутавший всё, подобно дымке над заливом. Внутри было тесно и душно, свет тусклых ламп рисовал тени на стенах, увешанных старыми панелями, транслировавшими схватки бойцов – их удары гремели, сталь против стали, а рёв толпы пробивался сквозь треск. Воздух был тяжёлым, пропитанным запахом кислого пойла, палёной изоляции и сырости, витавшей над столами, где юнцы в бронежилетах глотали синтетический спирт, их смех резал слух, как скрежет лезвий. В углу шептались тени, их пальцы мелькали над светящимися платами, отблески делали их лица призрачными, а у стойки фигуры в потёртых куртках спорили над картами, их татуировки проступали под тканью, как угли под пеплом. Дождь стучал по крыше, его ритм проникал внутрь, смешиваясь с гулом панелей и голосами, и я шёл через этот шум, ощущая, как камень у груди нагревался, будто предчувствуя развилку судьбы.
Линь сидела в дальнем углу, за столиком, укрытым тенью от мигающей лампы, её фигура выделялась в этом месиве звуков и света. Невысокая, но её присутствие заполняло пространство: пальцы скользили по светящейся клавиатуре с грацией, напоминавшей танец ветра, а круглые очки с багровыми стёклами прятали взгляд, отражая блики, как озёра под луной. Её одеяние сочетало старое и новое – халат с вышитыми драконами, колыхавшийся при движении, и стальные браслеты, гудевшие от чипов, провод тянулся от виска к машине, словно живая нить. Я подошёл, шаги оставляли грязные следы на потёртом полу, и замер перед ней, ощущая, как её взгляд пробивал меня, несмотря на стёкла. Камень пульсировал у груди, его жар был почти невыносимым.
– Ты вовремя, – сказала она, не поднимая глаз от клавиатуры, голос был мягким, но острым, как лезвие, выскальзывающее из ножен. – Что на этот раз, Кайто?
Я кивнул, не скидывая капюшон, и сжал камень через ткань, чувствуя, как его тепло успокаивало нервы, но не гасило тревогу, грызущую меня изнутри.
– Мне нужна помощь, – ответил я, стараясь говорить ровно, хотя внутри всё бурлило. – Они-но-Ками не отпускает. Его слуги гонятся за мной, их маски мелькают в переулках, их крики зовут его имя. Ты знаешь больше, чем я. Говори.
Её улыбка стала шире, и она откинулась назад, халат зашуршал, подобно листве под порывом. Я заметил, как её пальцы дрогнули – она что-то скрывала, и мой киберглаз уловил это, сохранив в памяти её жесты.
– Слуги, значит? – произнесла она, голос стал тише, но твёрже, как сталь из подпольных кузниц. – Я предупреждала, что твой камень опасен. Покажи его. Докажи, что это не пустой шум.
Я медлил, мысли закружились: могу ли я ей верить до конца? Её сарказм был знаком, как и её манера уходить от прямых ответов, но выбора не было – фанатики были близко, их шаги звучали в ночи, и Они-но-Ками смотрел на меня из сети, его тень тянулась ко мне, как дым. Я достал камень из-под куртки и положил на стол, его тёмная гладь поймала свет лампы, а алые нити тлели слабо, как угасающий костёр. Её линзы мигнули, отражая его сияние, и я увидел, как её дыхание сбилось на миг – она знала его, чувствовала его силу, и теперь её интерес был острым, как лезвие.
